В конце главы «Тецаве» говорится о стоящем во внутренней части святилища золотом жертвеннике, на котором совершаются воскурения благовонных смесей. В самом конце главы этот жертвенник назван «святая святых» (Шмот, 30:10). И Раши, комментируя слова «святая святых», пишет: «Жертвенник освящен только для этого, но не для какого-либо другого служения».
На первый взгляд, Раши отвечает на следующий вопрос: золотой жертвенник не стоял в Святая святых (ибо сказано: «И помести его перед завесой, которая при ковчеге свидетельства; пред покрытием, которое на свидетельстве, где Я дам тебе встретить Меня» (Шмот, 30:5). Т.е. золотой жертвенник стоял в Эйхале, вне Святая святых) и не обладал святостью Святая святых. Так в честь чего Тора называет его «святая святых»? А вот почему: он посвящен приношению на нем только упомянутого Торой: «И воскурит на нем Аарон курение благовонное; по утрам, направляя лампады, воскурять будет его. И когда возжигает Аарон лампады в межвечерье, воскурять его будет: курение постоянное пред Г-сподом для поколений ваших. Не возносите на нем чужого курения, ни всесожжения и хлебного приношения, и возлияния не возливайте на нем» (Шмот, 30:7-9). Раши, как мы помним, формулирует это так: «Жертвенник освящен только для этого, но не для какого-либо другого служения».
Но тут возникает несколько вопросов. Во-первых, очевидный смысл слов «святая святых он Г-споду» – сам жертвенник «святая святых» для Г-спода. А Раши пишет, что жертвенник свят для освященного быть приносимым на нем. Как, в таком случае понимать заключительные слова стиха («он Г-споду»)?
Во-вторых, поскольку словами «жертвенник освящен только для этого…» Раши объясняет, почему сказано «святая святых», от Раши можно было ожидать, что он напишет: «Жертвенник освящен только для священного этого и т.д.». Почему Раши так не поступает?
В-третьих, для того, чтобы объяснить смысл словосочетания «святая святых» в данном контексте, казалось бы, Раши было достаточно сказать: «Освящен только для этого, но не для какого-либо другого служения». Зачем Раши добавляет слово «жертвенник», не нуждающееся, на первый взгляд, в объяснении и ничего не добавляющее к нему?
На третий вопрос можно попробовать ответить следующим образом. Есть мнение (Мальбима), что слова «святая святых он Г-споду» относятся не к жертвеннику, а к первосвященнику Аарону (стих целиком выглядит следующим образом: «И искупит Аарон его роги один раз в году; из крови очистительной жертвы искуплений один раз в году искупит его для поколений ваших; святая святых он Г-споду.»). И в Диврей Аямим (I, 23:13) сказано: «И отделен был Аарон, чтобы освятить его быть святая святых, он и сыновья его, навеки, чтобы совершить воскурение пред Г-сподом».
Но очевидно, что в рамки прямого смысла слов Писания эта версия не умещается. Из контекста очевидно, что слова «святая святых» относятся к жертвеннику, а не к Аарону. Поскольку вся глава посвящена жертвеннику. А Аарон упомянут только мимоходом. Относись слова «святая святых» к Аарону, вот тогда Раши следовало бы уточнить это. Но зачем упоминать «жертвенник», чтобы исключить и без того несостоятельную (если держаться прямого смысла слов Писания) версию?
А с другой стороны, поскольку очевидно, что речь идет о жертвеннике, то зачем упоминать его лишний раз?
И вот еще вопрос. Выше (Шмот, 29:37), сказано: «Семь дней искупай жертвенник и освяти его, и будет жертвенник святая святых». Очевидно, что святость внешнего жертвенника (о котором речь идет в цитируемом стихе) меньше, чем святость внутреннего жертвенника. Однако Раши не находит нужным как-либо объяснять то, что внешний жертвенник назван «святая святых».
И даже если сказать, что в комментарии там («А в чем его святость? И т.д.») Раши как раз объясняет, в каком смысле внешний жертвенник «святая святых», есть еще сказанное в Бемидбар (4:4): «Вот служение сынов Кеата при шатре собрания: святое святых». И там Раши пишет: «Наиболее святое из всего: ковчег, и стол, и светильник, и жертвенники, и разделительная завеса, и служебные сосуды». Т.е., по мнению Раши, оба жертвенника, безусловно, обладают статусом «святая святых». Почему же Раши находит нужным объяснить, почему внутренний жертвенник – святая святых, если даже внешний жертвенник также назван «святая святых». Тем более что есть возможность объяснить все тем, что внутренняя утварь святилища обладает большей святостью, чем полотнища.
Ответ заключается в том, что, судя по всему, на самом деле, Раши вовсе не считает требующим объяснения сам факт того, что внутренний жертвенник именуется Писанием «святая святых». Он задается другим вопросом: зачем подчеркивать, что внутренний жертвенник «святая святых», если это совершенно очевидно из того, что даже внешний именуется так же?
И Раши объясняет: внутренний жертвенник является «святая святых» в том смысле, что его можно использовать исключительно по назначению: возжигать на нем воскурения и кропить его кровью грехоочистительной жертвы в Йом-Кипур. Поэтому Раши пишет, что жертвенник посвящен «для этого», а не для «священного этого», поскольку слово «святых» в стихе относится к жертвеннику, а не к приносимому на жертвеннике.
Формулировка «жертвенник освящен» нужна Раши для того, чтобы подчеркнуть: суть запрета «не возносите на нем чужого курения» связана с тем, что что-то не так с «чужим курением», «всесожжением», «хлебным приношением» или «возлиянием». Приношения как приношения. Дело в том, что золотой жертвенник – святая святых. Поэтому на нем можно приносить только заповеданное. Иначе умаляется его святость «святого святых».
Вышеприведенное толкование Раши позволяет найти ответы на некоторые галахические вопросы.
Например, как известно, запрет (Дварим, 12:17), звучащий: «Не волен ты есть во вратах твоих десятину хлеба твоего и твоего вина и твоего елея, и первенцев твоего скота, крупного и мелкого, и все обетованное тобою, что ты обетуешь, и твои дары доброхотные, и возношение руки твоей», – на самом деле включает в себя три самостоятельных запрета: запрет есть вне Иерусалима второй маасер (десятину) от урожая зерна, запрет есть вне Иерусалима второй маасер от урожая вина и запрет есть вне Иерусалима второй маасер от урожая елея. Т.о. человек, который вне пределов Иерусалима ел хлеб из зерна второго маасера, макая его в елей второго маасера и запивая вином второго маасера, подлежит троекратной порке. За нарушение трех запретов.
А вот запрет: «Серебра твоего не давай ему, и за не давай пищи твоей» (Бемидбар, 25:37), – представляет собой единое целое. И «давший серебро свое под проценты», и «за лихву дававший пищу», если бы речь не шла о нарушении запрета, который можно компенсировать, подвергался бы одной порке за нарушение двух, на первый взгляд, запретов. Поскольку те являются составными одной заповеди.
На первый взгляд, должно быть наоборот. В стихе «не волен ты есть во вратах твоих» есть только одно «не». Соответственно, логично предположить, что речь идет об одном запрете. А в стихе «серебра твоего не давай ему» есть два «не». Намекающие, как бы, на два запрета.
«Сефер Амицвот» объясняет дело так: не бывает лихоимства (предоставление ссуды под проценты) без рвачества («предоставления пищи за лихву»), как не бывает рвачества без лихоимства. Поэтому они идут неразрывной связкой. А есть хлеб, не запивая вином или пить вино, не заедая хлебом – реально. Поэтому там запреты дробятся.
Можно было бы возразить. Ок, не бывает лихоимства без рвачества и не бывает рвачества без лихоимства. Но все еще отбирать у человека деньги – это одно, а лишать его куска хлеба в прямом смысле слова – совсем другое. Почему бы не разнести два разных типа поведения на два разных запрета? А вот «не волен ты есть во вратах твоих десятину хлеба твоего и твоего вина и твоего елея, и первенцев твоего скота, крупного и мелкого, и все обетованное тобою» – это же все об одном и том же: выпить и закусить! Так зачем тут делить на подвиды и множить запреты?
Однако, дело в том, что запрет «не волен ты есть во вратах твоих» – это не некий общий запрет есть вне Иерусалима принесенное во вторую десятину, но три разных запрета. Касательно зерна, касательно вина и касательно елея. Доказательством служит то, что Тора пускается в перечисление деталей и не ограничивается обобщениями (см. ВТ, Макот, 18а). А вот «серебра твоего не давай ему под проценты» – это не именно про серебро (деньги). И «за лихву не давай пищи твоей» – не про пищу. А в обоих случаях – о любых материальных ценностях. Иными словами, о лихоимстве в любой форме и о рвачестве в любой форме. Поэтому речь идет о едином запрете.
Если следовать вышеописанной логике, то запрет «не возносите на нем чужого курения, ни всесожжения и хлебного приношения, и возлияния не возливайте на нем» (детальное перечисление видов запрещенного к вознесению на золотой жертвенник) сформулирован таким образом, что выглядит, как перечисление четырех разных запретов.
Однако, на практике, мы обнаруживаем, что первые три опции объединены в единый запрет («не возносите на нем чужого курения, ни всесожжения и хлебного приношения»). И только очевидно отдельное (со своим отдельным глаголом!) «и возлияния не возливайте на нём» вынесено в отдельный запрет. («Минхат хинух», обстоятельный и очень содержательный комментарий к книге «Хинух», содержащей один из вариантов свода 613 заповедей Торы, трогательно именует это «кормлением жертвенника» и «утолением жажды жертвенника»).
Однако в большинстве авторитетных источников, в которых приводятся варианты списка 613 заповедей (в «Сефер мицвот» и в «Мишне Тора» Рамбама, в «Сефер мицвот гдолот», в «Хинухе», у Рамбана и т.п.) исключение: «Не возносите на нем чужого курения, ни всесожжения и хлебного приношения, и возлияния не возливайте на нем», – упоминается как единый запрет. «Минхат хинух» упоминает этот факт, поражается ему и делает приписку, что тут есть, о чем поразмыслить.
Однако, в свете вышеупомянутого комментария Раши, всё становится на свои места.
«Жертвенник освящен только для этого, но не для какого-либо другого служения». Дело не в том, что и как приносится на жертвеннике, а в самом жертвеннике. В том, что тот – «святая святых». И он «освящен только для этого». Поэтому любое использование его не по назначению. Подпадает под запрет. Один общий запрет.
А теперь немного о духовном аспекте. Как известно, принципиальная разница между духовными уровнями, символизируемыми внешним («земляным») жертвенником, на котором сжигались жертвоприношения и внутренним (золотым) жертвенником, на котором совершались воскурения, заключается в том, что внешний жертвенник соответствует Б-жественному свету, который, трансформируясь и ослабевая, спускается в миры, составляющие творение и облачается в них. Поэтому этот жертвенник стоит снаружи, сложен из камней. А внутренний жертвенник символизирует Б-жественный свет в его «оригинальном» виде, в котором он не способен соприкоснуться с Творением (которого для него попросту не существует, хотя он и служит источником существования Творения).
На внешнем жертвеннике главным образом сжигались части туш жертвенных животных, «совершались жертвоприношения». Жертвоприношение, по сути своей, это процесс разделения между добром и злом: зло уничтожается, а добро возносится.
Естественно, в высших сферах, не имеющих отношения к мирозданию, а значит и к злу, как части мироздания, нет места для искоренения зла, а следовательно, для жертвоприношений. А значит, на жертвеннике, символизирующем этот уровень, нельзя приносить жертвы, возлияния и т. д. Только воскурения, символизирующие связь с источником Б-жественнного света, самой сутью Б-жественного и даже выше.
Также внешний и внутренний жертвенники символизируют два аспекта человеческой души: внешние ее проявления, уровень на котором приходится противостоять дурному началу, соблазнам, искушениям и т. п. И глубины души – там нет места ни для чего, кроме поиска и укрепления связи со Всевышним.
Говоря простым языком, жизнь еврея делится на две части. Главная – исполнение заповедей, изучение Торы, молитва, хасидские штучки. Этому посвящены глубинные силы его души. Вспомогательная – еда, сон, баня, компьютерные игры и т. п. Причем и все вот это, вспомогательное, должно делаться во имя Небес и в идеале по принципу «на всех путях твоих познаешь Его». И для этого есть поверхностные проявления интеллекта и прочих душевных сил.
Еврей может (ошибочно!) подумать: раз я занимаюсь мирскими делами во имя Небес и тем более дабы познать Его на всех путях своих, мне можно задействовать для самореализации в этих областях и внутренние силы души. Пользуясь уже знакомой нам символикой, приносить жертвы на внутреннем жертвеннике. Говорит ему Тора: запрещено! Этот жертвенник – только для воскурений (связи с Всевышним).
И на это намекает Раши, когда пишет: «Жертвенник освящен только для этого, но не для какого-либо другого служения». На сколь возвышенном уровне не находились бы мирские аспекты нашей жизни, они не должны никак касаться сущностных уровней души. Не должны затрагивать их. И даже если мирское возвышается до уровня полноценного служения, это «другое служение», которое не должно свершаться на внутреннем жертвеннике.
Поэтому, с одной стороны, запрет сформулирован как два различных запрета: «Не возносите на нем чужого» и «возлияния не возливайте на нем», чтобы подчеркнуть строгость запрета и тяжесть наказания (в духовном плане) за возможное, не приведи Г-сподь, нарушение. А с другой стороны, в списках заповедей они приводятся как единое целое, ибо по сути речь идет о единой идее, идее «незадействования» глубинных душевных сил на что-либо, кроме укрепления непосредственной связи со Всевышним.
Вот-вот должен прийти Машиах. Будет отстроен Храм. Внешний жертвенник будет возведен на своем месте. Золотой жертвенник будет установлен в Эйхале ровнехонько напротив Святая святых. В еврейских душах (со временем) не останется ни зла, ни интереса к мирским аспектам существования. Но у жертвенников останутся дополнительные духовные функции. В частности, связанные с проявлениями уровней души, столь возвышенными, что сейчас они для нас – чистая абстракция. А станут самой реальной из реальностей. И главным инструментом того, что придет на смену знакомому нам служению последних шести тысячелетий.
(Авторизированное изложение беседы Любавичского Ребе, «Ликутей сихот» т. 6, стр. 189-199.)
Источник: ru.chabad.org
