Как известно из Пасхальной агады, умному сыну в ответ на его вопрос рассказывают о законах Песаха. Этот фрагмент текста заканчивается загадочным пассажем: «Не завершают после песаха афикоман». Если говорить формально, то это скрытая ссылка на предпоследний параграф трактата «Псахим» в Мишне. То есть перед пасхальной трапезой предлагается прочесть с умным сыном весь трактат, посвященный празднику Песах, — это не так много: непосредственно текста Мишны страницы четыре, а с экономным комментарием страниц десять.
Здесь происходит любопытная подмена. В нашей версии Иерусалимского Талмуда, откуда, собственно, в Пасхальную агаду перекочевал рассказ о четырех сыновьях, умном, злодее, глупом и том, кто не умеет спросить, предлагается прямо противоположный вариант действий. А именно — умному сыну следует ответить одной фразой: «Рукою сильной вывел нас Г-сподь из Египта, из дома рабства», а вот как раз тому, кто поглупее, предлагается рассказать о законах Песаха вплоть до конца мишны. Р. Йешаяу Гурвиц, автор великой книги «Две скрижали Завета» («Шло а-Кадош»), такое противоречие между Иерусалимским Талмудом и нашей Агадой объясняет разницей в восприятии мира между жителями Святой земли и теми, кто живет вне нее: «Умники Святой земли — глупцы в Вавилонии, а умники Вавилонии — глупцы в Святой земле». Другими словами, в Святой земле мир воспринимается на уровне чувств и тайн, а потому одной фразы хватит, чтобы включить полет мысли и направить его в нужное русло. А вот жители Вавилонии и большинство еврейских общин диаспоры привыкли к логике, к ясности и четкости изложения, а потому тем из них, кто поумнее, нужно все разложить по полочкам.
У Песаха есть неожиданное свойство: о чем бы ни начинали говорить, непременно переходят на жгучие вопросы педагогики и образования. А переход разговора о загадочном афикомане на темы воспитания умников и тупиц только иллюстрация к сказанному. Если все же вернуться к афикоману, то фразу Мишны «Не завершают после песаха афикоман» в Иерусалимском Талмуде объясняют так: «Не встают от одного сообщества, чтобы перейти к другому сообществу». Здесь все понятно: где начал пасхальную трапезу, там ее и следует кончить. Как уже говорилось, в Вавилонии евреи куда как более ученого склада, а потому в Вавилонском Талмуде (Псахим, 119б) приведены два мнения.
«Что такое афикоман? Сказал Рав: это чтобы не переходили от одного сообщества к другому. Шмуэль сказал: вот, например, я привык завершать трапезу грибами, а Рав — орехами. А рав Ханина бар Шила и рабби Йоханан сказали: например, финики, печеньица и орешки».
Итак, об афикомане высказано два мнения: Рав говорит, что это переход от компании к компании (то есть то же самое, что и в Иерусалимском Талмуде), Шмуэль — что это десерт. Можно попытаться решить этот спор лингвистикой, но результата не будет все равно, потому что вопрос о слове сведется к выяснению того, от какого греческого слова произошло понятие «афикоман»: епигенома или епигинома. Первое — это «вкушать», а второе — это «внезапно присоединяться (к другим)». Шмуэль говорит о первом значении, а Рав — о втором. Что касается мнения Шмуэля, то все знают, что афикоманом во время пасхальной трапезы называют кусок мацы, который прячут, чтобы съесть в самом конце, чтобы он и был ее окончанием. Мишна, конечно же, говорит не о маце, а о пасхальной жертве — ею следует оканчивать праздничную трапезу. К нашему несчастью, в сегодняшней версии бутерброда а-ля Гилель, «который брал (мясо) пасхальной жертвы, мацу и горькую зелень, делал из них бутерброд и ел», мяса нет.
Трактовка Рава и Иерусалимского Талмуда закона «не завершают после песаха афикоман» менее известна, и именно она нас будет интересовать. Почему все же нельзя переходить от одного сообщества пирующих к другому во время пасхальной трапезы? Вроде бы ничего естественней после застолья придумать нельзя.
Ответ станет понятен, если вспомнить основной пункт переговоров Моше с фараоном. Фараону для того, чтобы сдаться, хватило угрозы четвертой казни — саранчи. Уже там он сдался, сказав: «Пойдите вы, мужчины, и служите Г-споду, так как вы того желаете» (Шмот, 10:11). Моше, вместо благодарности, категорически отказывается от щедрого предложения, его требование куда как больше: «С нашими юношами и стариками пойдем, с нашими сыновьями и с дочерьми» (10:9). После девятой казни, тьмы египетской, фараон вроде бы дозволил: «Ваши дети пусть идут с вами» (10:24), но перед этим оговорил: «Только пусть останется ваш мелкий и крупный скот». Конечно, можно предположить, что фараон вначале хотел оставить в заложниках женщин и детей, а в конце он хотел нечто вроде выкупа: «Скот останется у нас». Однако из предшествующих действий фараона и из дальнейших действий евреев мы понимаем, что цель была несколько тоньше.
До начала казней фараон всеми силами пытался разделить отцов и детей в еврейском народе — здесь и попытка уговорить повитух душить младенцев, и приказ кидать в Нил всех мальчиков. Вообще же, через все заповеди, связанные с Песахом, красной нитью проходит тема передачи знания потомкам: казни начинаются, «чтобы ты рассказывал прямо в уши сына и внука», а дальше четыре раза: «и поведай сыну своему», «и повторяй сыну своему», «и научи сына своего», «и поведай сыну своему». Создается впечатление, что весь Песах посвящен передаче подрастающему поколению вести о том, что Всевышний вывел наших предков из Египта.
Песах является важнейшим общественным событием еврейского года, которое, как это ни странно, как митинг оформить невозможно. Можно сравнить: раз в семь лет, во время недели Суккот, еврейский царь собирает народ и читает ему Тору. Вот это — общественное мероприятие, и притом сугубо митингового типа — чем больше, тем лучше. Попробуйте так же провести Песах — собрать народ и зачитать ему Пасхальную агаду. Получится что-то не то. Почему? Да потому, что сама Тора ограничивает число участников пасхальным ягненком. Ведь уже в Египте сказано: «Пусть возьмут себе каждый по ягненку на семейство, по ягненку на дом» (12:3) и, как объясняет это Моше, «по скотине на семью» (12:21).
В Египте собирались семьями, кланами. Понятно, что семья тогда включала в себя не только родителей и детей. Позже объединялись в товарищества. В мишне «Псахим», той самой, которую следует зачитать то ли умному, то ли глупому сыну, требование разделения на товарищества изложено достаточно сурово: «Если два товарищества едят вместе (в одном помещении), эти поворачиваются в одну сторону, а эти поворачиваются в другую (так, чтобы было видно, что они принадлежат к разным кружкам), а котел с горячим (что обозначает границу между ними) посередине. Когда слуга (который прислуживает обоим кружкам) собирается налить, он сжимает губы и отворачивается, пока не подойдет к своему товариществу, и там ест» (7:13). Вот что гласит закон об афикомане в изложении Иерусалимского Талмуда (который, в свою очередь, немного иначе излагает заповедь Торы), где о пасхальной жертве сказано: «В одном доме должен он быть съеден; не выноси этого мяса из дома» (12:46).
Идея здесь, если можно так сказать, организационная. Идея сохраняется и влияет не через митинги, а через кружки. Не хочется сравнивать несравнимое, но опыт ХХ века продемонстрировал это с полной силою. Большевики обрели влияние и сумели прийти к власти именно через «пролетарские» кружки, и советская власть погибла тогда, когда их полностью сменили митинги. И вроде вот вам многотысячные демонстрации солидарности с партией и правительством, а дух ушел, и власть пала. Так вот пасхальная трапеза и есть единство внутри своего дома, своей группы единомышленников. Массовой она быть не может, в некотором смысле это профанация великой идеи, еврейский народ — это свободная ассоциация групп единомышленников. Именно для сохранения своеобразия группы, ее непохожести на других пасхальный ужин ведет глава семьи. Не случайно во всех приличных домах хозяин старательно готовится к пасхальному ужину, чтобы рассказать что-то свое, близкое только ему. И просто зачитать Пасхальную агаду — тоже профанация.
Но наша традиция не была бы еврейской, если бы не кончалась великой фразой «И ты тоже прав». Закон установлен по обоим мнениям: афикоман — это и запрет есть что-либо в конце трапезы, после того как съеден афикоман — то есть кусок припрятанной мацы (а вскоре, как прежде, вновь будет кусок мяса пасхальной жертвы). И запрещено присоединяться к чужому сообществу, коли ты уже присоединился на пасхальную трапезу к своему.
Автор: Меир Левинов
Обложка: Пасхальный седер. Гравюра из книги Пауля Кристиана Киршнера «Еврейские ритуалы» (Нюрнберг, 1724)
© «Лехаим»
