Автор: Акива Б.

На исходе прошлого шаббата начались три недели траура по Иерусалимскому Храму. Попробуем, основываясь на опыте людей, заставших разрушение Храма, представить себе, как изменится наша жизнь после его восстановления.

В Рош аШана в Храме одновременно трубили в шофар, бараний рог, и две хацоцрот, кованых серебряных трубы [1]. Серебряная труба – ad claras Asiae volemus urbes – мучит и тревожит сильнее, чем любая футуристическая загадка: простой как тоска голос шофара, ради одного которого в синагогу раз в году собираются семьи, а гонцы обходят жилища обезножевших, хотя сама эта заповедь – безотчётный царский указ, – символически призывает к пробуждению – от тщетного сна – и воспоминанию – Создателя [2]. Добавочный духовой мини-оркестр должен был бы заглушить этот призыв, однако человек склонен прислушиваться к желанным и новым звукам [3], поэтому и трубление в шофар отличит от трубления в хацоцрот.

Когда Зеруббавель после семидесяти лет вавилонского изгнания начал под аккомпанемент вокально-инструментальных ансамблей и в лучах гостелевизионных софитов возводить Второй Храм, слух был бессилен разделить возгласы ликования и звуки плача [4]. Немалое меньшинство [5] помнило Храм Шломо и продолжало оплакивать его разрушение перед лицом нового, беднейшего [6], строения; поколения, выросшие на реках вавилонских, веселились об исполнении мечты: ‘тогда наполнятся смехом наши уста’ [7]. Впадём до конца этого абзаца в нарратологическую ересь и предположим, что Эзра, эпоним книги собственного сочинения [8], родившийся, вероятно, в изгнании, тем не менее прислушивается не к желанным и новым звукам ликования, к которым он мог бы приобщить и свой голос, а к знакомым – семидесятилетней давности – рыданиям многочисленных стариков: измученным ртом повествователя кричит сорокадвухтысячный народ [9], а поскольку народ не единодушен и не единогласен, и сам Эзра обезличенно нерешителен.

Тора обещает еврейскому народу ‘никогда не забыться на устах’ [10], однако вся устная традиция – как и вообще передача мыслей одного живого существа другому – состоит из местных лакун или катастрофических провалов, и траур, в котором народ пребывает в три недели между 17м Таммуза и 9м Ава, – один из агентов разрушительного беспамятства [11]. Интеллектуальные сообщества талмудических экспатриантов едва ли не сильнее, чем более ясная нам эмиграция во всех своих корпускулярно-волновых подразделениях, заворожены сохранением памяти, для которого одинаково действенны и духовные практики, и народные снадобья [12]. Впрочем, никто, кажется, не учёл в списках эффективных мнемотехник reductio ad absurdum. Рабби Элиэзер рассуждал так [13]: если забой животного в субботу запрещён законом Торы, однако заклание пасхального ягнёнка в годы, когда 14е Нисана выпадает на субботу, Тора разрешает, то не должно ли кропление очистительной водой с пеплом рыжей телицы, запрещённое в субботу только раввинистическим постановлением, отменять субботние законы? Рабби Акива отвечал ему, что его рассуждение можно и перевернуть: если кропление, запрещённое мудрецами, не отодвигает субботних запретов, тем более не должно их отодвигать заклание ягнёнка! Абсурдность логического построения р. Акивы должна была напомнить р. Элиэзеру закон, который он сам же преподал, а теперь забыл: кропить очистительной водой в субботу запрещено.

Иногда учёная ирония такой почтительной псевдогерменевтики смешивается с печалью о непонимании между поколениями и катастрофической природе истории. Раббан Йоханан бен Заккай обсуждал с учениками те же законы рыжей телицы [14]. Встал вопрос, в белые ли или золотые одежды облачаться коэну, священнодействующему с её пеплом; раббан Йоханан ответил ученикам, что в золотые, а те, изумлённые его забывчивостью [15], возразили ему, что он учил их, что в белые. Раббан Йоханан бен Заккай ответил: «Если я забыл зрелище, которое видели мои глаза, и службу, которую совершали мои руки, тем более я забыл, чему вас учил!». [16] В среде молодых учеников, видевших Храм разве что в руинах, законы этой очистительной полужертвы были вопросом лекторских седин, и если царь Шломо [17] воспевал их недоступность его уму, то они не-свидетелей рыжая телица была «далека» больше, чем физически [18], – хронологически. Слова раббана Йоханана бен Заккая, призванные отточить ученический ум, как всякое трагикомическое высказывание, граничат с кощунством: Тору – всеобщее вечное – ему забыть проще, чем своё прошлое.

Один человек в вавилонской Пумбедите наложил херем на свою землю и имущество [19]. Во времена, когда соблюдают юбилейный год [20], запрещённую херемом собственность получают коэны; в те времена Храма уже не было, а народ был рассеян, поэтому р. Йеhуда велел давшему обет выкупить собственность за четыре динара, а монеты бросить в реку, чтобы не осквернять продажей и куплей их новоприобретённую святость: так можно поступать с движимым имуществом и не во времена юбилеев. Талмуд, однако, замечает, что обет пумбедитянина касался и земель, и отвечает, что земля за пределами Израиля считается движимым имуществом. Вавилонские гаоны [21], жившие через полтысячелетия после этой истории, трактовали этот закон вольнее: так, согласно Торе, в суде не клянутся о недвижимом имуществе, однако о неизраильской земле, по их мнению, можно было клясться, как о спорном талите и кушвине. Комментаторы [22] поясняют, что гаоны считали неизраильские владения временными и всегда готовы были их продать, по всей видимости, сидя с правонажительственными листами на своих гениальных чемоданах и с тоской глядя, как и все мы, на запад; однако позднейшие законодатели [23] отвергают живую ностальгию этой трактовки и приравнивают неизраильскую землю к движимому имуществу, в соответствии с талмудическим рассуждением, только в вопросах херема. Раввин позднего средневековья и раннего нового времени уже не считал свой дом заведомо выставленным на продажу в ожидании скорой алии, тем более что соседи могли завладеть им и без изнурительных транзакций.

Более древний иерусалимский и более молодой вавилонский Талмуды по-разному думают о Храме. В Мишне, составленной в Земле Израиля, и в иерусалимской гмаре [24] говорится о ‘часе Храма’, а в вавилонской гмаре – о ‘времени, когда Храм стоял’. Мудрецы [25] спорят о законе маасер шени, в чём-то схожем с законом из пумбедитской истории: Тора позволяет человеку перевести святость второй десятины от своего урожая на монеты, а затем купить на них другие плоды в Иерусалиме и съесть их там. Если Храма нет, то эти вторые священные плоды нельзя трогать, пока они не сгниют; неясно, однако, как можно в бесхрамовые времена освятить вторые плоды вообще. Талмуд говорит, что речь идёт о человеке, уже освятившем плоды ‘в час Храма’, но не успевшем их съесть прежде его разрушения [26]. Каким бы холодным логическим ухищрением этот ответ не казался, скорбная буквальность словоупотребления – ‘час Храма’, который разрушат прежде, чем пилигрим, пришедший в Иерусалим, успеет проинспектировать священный инжир на предмет личинок, – заставляет предположить, что памяти палестинских мудрецов – вероятно, в силу холодного комфорта географической и чуть большей исторической близости – Храм казался ещё даже не вчерашней действительностью.

Поколения, при которых или на чьей – хотя бы культурной – памяти разрушили первые два Храма, испытали отказ от собственности земли, воспоминания, лексикона коротких временных промежутков и, в каком-то роде, себя; поколению, которое восстановит третий, по всей видимости, придётся отказаться от своей законодательной особости и риторической гетерогенности ради пугающе блистательной коллективной стройки в совместной надежде, что они – бесполезные в лучшей истории адиафора; или что воображаемый любящий слух припишет согласию изъян частности.

________________________________

[1] Рош аШана 26.
[2] Рамбам, Тшува 3.4.
[3] Рош аШана 27. и Раши там
[4] Эзра 3.10–14
[5] Тмура 15:
[6] И в смысле – на тот момент – убранства, и в том смысле, что во Втором Храме, согласно Йома 22:, не было Шхины, Ковчега, Урим и Тумим, божественного огня и Руах аКодеш.
[7] Теhиллим 126.
[8] Бава Батра 15.
[9] Эзра 2.64 и 3.13
[10] Дварим 31.21 и Шаббат 138:
[11] Ср. Тмура 16. о законах и толкованиях, забытых в трауре по Моше.
[12] См. список вещей, благоприятствующих памяти, в Сефер Зикарон в Сиах аСаде I.
[13] Авода Зара 46:
[14] Cифри 123 на Бемибдар 19.2
[15] В действительности этот закон учится из гзеры шавы ‘хука’ – ‘хука’ с законами Йом-Киппура.
[16] Раавад в комментарии на Сифри замечает, что раббан Йоханан бен Заккай не упомянут в мишне Пара 3.5, где перечислены коэны, резавшие рыжих телиц со времён Моше, и предлагает объяснение, что в мишне речь идёт только о закланиях, совершённых при большом скоплении народа; см. также Тосафот Менахот 21:, где выдвигается предположение – оспоренное Раавадом, – что он вообще не был коэном.
[17] Коhелет 7.23
[18] Тем более, что, как доказывает Бейт Йосеф ЙД 322 из Хагига 25., даже у амораим Эрец Исраэль ещё хранился очистительный пепел.
[19] Эрхин 29.
[20] То есть, когда все колена Израиля живут в своих наделах, Эрхин 32: и комментаторы, Рамбам Шмита 10.8, см. длинное обсуждение Дерех Эмуна там.
[21] См. Тур ХМ 95.5 от имени гаонов; он также приводит мнение Рамбама, который не различает недвижимое имущество в Эрец Исраэль и за её пределами.
[22] Бейт Йосеф
[23] Сам Бейт Йосеф и ША ХМ 95.1, см. Биур аГро и Меират Эйнаим
[24] Например, Трумот 3.2, Хала 1.1, Бехорот 4.1, Маасер Шени 1.3
[25] Маасер Шени 1.3
[26] Ср. похожую сугию в Звахим 60:, где выясняется, съедобно ли мясо первенца скота, кровью которого окропили жертвенник, сразу после чего Храм разрушили; и см. Айелет аШахар там.

Обложка: Жан Фуке, «Помпей в Храме», ок. 1475.

Источник: Telegram-канал ToraLive