Влияние – действие, когда какая-то вещь или существо воздействуют на другие вещи или существа.
(Ларусс, толковый словарь)

«Не пей, братец, водицы из этой лужицы, козленочком станешь!».
(сестрица Аленушка)

Горбатого могила исправит.
(обещание ортопеда)

Скандалить мы с женой умели. В разном стиле, с выдумкой, разнообразием и, так сказать, с огоньком. То громко, то тихо – это зависело от времени суток и присутствия детей. В тот зимний вечер Жена сообщила о своих планах поссориться со мной хорошенечко в связи уж как больше месяца неисправным освещением в спальне. Дело в том, что там стоял наш единственный шкаф, хранивший все-все вещи. И, когда жена экипировала детей и меня на вечернюю прогулку (а вещей на детей надо было надеть в три слоя, как минимум), она здорово напоминала мне чайник из детских ностальгических воспоминаний. Роясь в темноте в шкафу, минуты через полторы она начинала закипать, через три почти бурлила, а в финале поисков раздавался свисток. Потом мы совместно в темпе престо одевали детей, и не пришибла она меня до сих пор исключительно, чтоб не травмировать их этим справедливым, но все же тяжелым зрелищем.

Короче говоря, скандал еще не успел разрастись и окрепнуть, как тут-то к нам и нагрянул Илюша, на днях вернувшийся из Эрец Исраэль! Да еще привел с собой нового приятеля по имени Мойше. Радость, которую я испытал, увидев их на пороге, может понять только тот, кому заменили тяжелый, а может даже и смертный приговор (халила) на небольшой денежный штраф. После шумных приветствий, радостных выкриков и бестолковой толкотни в прихожей мы устроились на кухне. Тесноватой, но уютной, освещаемой низко висящим прямо над столом оранжевым абажуром и старинным торшером, самым любимом мной месте нашей очередной съемной квартиры. Пока мы представлялись друг другу и искали общих знакомых, Илюша грохнул на столик фирменный лехаим и, с видом старика Хоттабыча выложил на стол несколько пачек сыра. Это было сильно. Сыром мы в те времена могли лакомиться разве что в Шавуот, ешива получала его от швейцарских благодетелей.

— Хорошо у вас, ребята, — сытно потягиваясь, аппетитно зевнул Илюша минут через 25 застольного общения, — надо мне все-таки жениться. Дом, атмосфера – это самое важное.
— Причем здесь жениться и атмосфера? – вредная жена вообще не очень одобряла женитьбы моих друзей, — атмосфера зависит от людей, а мало ли на ком ты женишься?

Илюша озадаченно перестал жевать и хотел было парировать удар, как наш новый приятель Мойше продолжил:

— Вот у меня есть одна родственница, из тех людей, что всегда ищет и находит проблемы, совсем невеселый человек. Так я ее систематически навещаю: с мужем о политике поговорю, с детьми поиграю во что-нибудь подвижное. И, знаете, каждый раз не знаю, что увижу. Они обеспеченные люди, и у того и другого очень неплохая и вполне любимая работа, но… Последний раз приехал, и глазам не поверил: трисы сломаны, на стенах трещины, а дом не старый, и ремонт был недавно.
— И что же это, землетрясение? — поинтересовался я.
— Или у мужа руки не оттуда растут? — не замедлила поинтересоваться и жена.
— Ни то и ни другое, — внимательно глянул на нас Мойше, — просто у тетушки депрессия. Почти всегда. Каждый, кто входит к ним, ощущает, что в доме как будто что-то скисло. Атмосфера, которую они создают вокруг себя, настолько сильна и неблагоприятна, что разрушает дом.
— Ну ты сказал, — протянул Илья, — ты что, старый экстрасенс или недобитый медиум? Еще скажи, что самозабвенно качаешься около косяков и заряжаешься от мезуз живительной энергией.

Жена радостно засмеялась, но сказала, не то, что я ожидал. Впрочем, так было почти всегда. Мой рав, человек с юмором, утешал, что лет через двадцать я или научусь ее понимать или мне это станет безразлично. Так вот, она сказала:

— Все правильно. Естественно, что человек умеет создавать атмосферу. И в себе, в своем доме, в ешиве, в колеле, на работе, везде! И тот, кто входит к нему, получает это влияние. А что касается стен нашего дома…на них особенно хорошо нужно влиять!
— Действительно, — несмело вякнул я.
— Действительно! — грозно продолжила жена, не глядя на меня, — и в основном, это задача жены. Известно, что когда женщина оптимистична, то дом ее радостный, веселый. А если она грустит, то в доме будто 9 Ава. Если она равнодушная, дом ее холодный. Ленивая – и дом такой же. Разболтанная – в доме бардак и так далее.
— И гмара Хагига говорит, — подобострастно продолжил я, — что стены дома свидетельствуют о человеке в час Суда. Человек скажет, а кто, мол, видел меня, где они, свидетели обвинения? Тогда приводят стены и рассказывают они о его поступках.

— Кошмар, — проконстатировала впечатлительная жена.
— И более того! Суд видит также, что впитали эти стены: Тору, заповеди, радость, злобу, грусть…словом, какие стены ты оставил после себя.

— Какие стены ты оставил после себя? – задумчиво повторил Илья, — хорошее название для статьи. Ну и как же будем влиять на стены?
— А почему, ты думаешь, на ханукат байт стараются собрать миньян, чтобы поучились, прочли кадиш, сказали слова Торы, пели песни, говорили брахот? Чтобы стены твоего дома впитали святость, чистоту, мицвот, страх перед небесами, слова Торы! Стены тоже нужно воспитывать, — я разгорячился и даже пролил чай.

Мойше покивал и тихо сказал:

— Иногда приходишь куда-нибудь и чувствуешь, что это какое-то особенное место. Я однажды оказался поздно вечером в Бней Браке, выходил из какого-то свадебного зала, запутался, с полчаса лазил по каким-то задворкам и вышел на незнакомую маленькую улочку. Смотрю, синагога. Думаю, зайду маарив помолюсь. В Бейс Мидраше почти пусто. Все-таки час ночи. Я тихонько прошел к какой-то перегородочке в укромном месте и начал молиться. Ребята, скажу вам честно, эта амида была одним из самых ярких переживаний моей религиозной жизни. На первой же брахе я ощутил себя в середине Йом Кипура. Сердце сдавило, ну и даже слезы появились. Не хотелось заканчивать. Честно, хотелось остаться там, и чтобы ночь, и тихий Бейс мидраш, и шелест листов старых книг… так я в тот момент почувствовал Вс-вышнего. А потом подошел к габаю и спросил, что это за синагога, что за место. Он говорит: «А ты подожди до трех часов. Посиди, поучись, я вот тебе чайку налью или может кофе? Смотри, здесь молоко, пирог. Располагайся».

— Ну и что, ты остался? — даже подался вперед заинтригованный Илюша.
— Остался. Сидел и учился, усталости никакой, полное впечатление, что нахожусь в прошлом веке с людьми из поколения Брискер Рова.
— И что в три часа? – не утерпела жена.
— Постепенно стали подходить люди, садились за книги. А в три часа слышу шелест, звук отодвигаемых стульев, повернулся и вижу, что все встают. Я пока головой крутил, увидел, как к той перегородочке, где я молился проходит… Я не знаю, как это сказать. Кто проходит? Человек? Еврей? Талмид хахам? В общем, чувствую, Шхина проходит. Зашел, сел и склонился над Гмарой. Я на секунду увидел лицо и узнал раби Хаима Каневского. В первый раз тогда его видел.

На некоторое время на кухне повисла тишина.

— Да…все влияет на человека и, человек влияет на все, — вздохнул Мойше.
— Вот именно. А мы все доказываем себе и другим, что ни фига, не страшно, если мы посмотрим телевизор, разок-другой сходим в кино, зависнем в компъютере, поездим из Каньона в Суперлэнд туда-сюда! И ничего! Нас это не испортит! Типа я все это сделал и совершенно не изменился! Какая чушь эти заявы, — Илюша, склонный к живой народной речи, тоже вздохнул и горестно допил остывший чай.

— Большая ошибка думать: я сильный, и ничего на меня плохо не повлияет, — назидательно сказала жена и налила ему свежий.
— Все-таки тяжело признать, что нет человека, не поддающегося влиянию, — признал я.
— Конечно! – встрепенулась жена, — потому что это ко многому обязывает!
— Ты права. И в Торе ясно об этом сказано, — упорно стремился я к миру.
— В Торе все ясно сказано, — буркнул Илюша, — да только не для нас.
— Тем не менее, даже мы можем что-то выучить.
— Неужели? Я практически потерял надежду на это, — Илюша впадал в глухое отчаянье с каждой минутой.

— И тем не менее! – занудно продолжил я, — Вот возьмем Лота.
— Давай возьмем кого-нибудь поприятнее! – не унимался наш друг.
— Нет, — я был тверд, — мы возьмем Лота. Все время, пока он находился рядом с Авраамом, он был, что называется, на уровне. Но вот настал момент: нужно разделиться. Авраам говорит: выбирай, куда ты пойдешь. Лот смотрит в сторону Сдома: красиво, деревья, трава, простор, много воды, плодородные земли. Хорошее место!
— Что ж, атличная земля-а-а! Плодородные паля-а-а! – внезапно громко и вполне в рифму пропел Илья, склонный к различным творческим процессам.
— Вот именно! Отличное место! И когда через некоторое время к нему приходят ангелы, чтоб спасти от уничтожения его и семью, то люди Сдома, согласно их гнусным законам, требуют отдать им его гостей. Тогда Лот делает страшную вещь – он предлагает им своих дочерей! Рамбам говорит, что это чудовищные слова. До чего дошел этот человек, совсем недавно живший вполне праведной жизнью? Что произошло с ним, если он стал судьей в Сдоме и готов без проблем погубить своих дочерей, причем в ситуации, когда этого вполне можно избежать! Что с ним случилось? А ничего особенного: просто он живет в таком месте. Влияние окружения. Вот Лот приходит в Сдом. Поначалу: «какие злодеи!». Потом: «Да нет, ничего. И среди них есть нормальные люди!» Далее: «Это, в общем-то даже правильно». После: «Это мицва!» И в конце концов он совершает преступление и называет это «Кидуш аШем»!

Я с шумом перевел дыхание и перестал размахивать руками, с риском смахнуть со стола посуду, разбить торшер и проткнуть абажур. Илюша энергично кивнул:

— Во! Точненько! Например, иду я к Котелю. Что я там чувствую?
— И что же?
— То, что чувствуют рядом с Котелем! А если я пришел на центральную автобусную станцию, так чувствую то, что чувствуют на тахане мерказит! И то, и другое — общественные места. И тут, и там люди, пипл. Почему же я ощущаю себя так по-разному? А? Ну, спросите меня!
— Почему ты ощущаешь себя так по-разному? – покорно спросил Мойше.
— А я вам отвечу. Серьезно и без моих обычных шуточек. Потому что Котель, откуда никогда не отходила Шхина, где пролито столько слез и столько молитв вознесено на протяжении двух тысяч лет — все это создает тот флер, ту неповторимую и незабываемую атмосферу, которая не может не влиять! Не может человек не почувствовать это! И в любом другом месте ты ощущаешь его конкретное влияние. А места есть ого-го какие! Лучше и не приближаться! А то и оглянуться не успеешь, как козленочком станешь! Правильно, Мойше?
— Правильно. Человек ведь не портится сразу. И если не быть осторожным, можно, не дай Б-г, и не заметить, как стал не пойми кем, и находишься неизвестно где. Сегодня — интернет, завтра кино, послезавтра –еще что-то. Вот он – путь в преисподнюю!

— Во! – воодушевился Илья, — надо быть осторожным, и тогда есть шанс. Человек – существо, имеющее свои слабости, и с этим надо как-то бороться.
— Ну и борись на здоровье, — разрешила жена, — вот Виленский Гаон очень рекомендует каждому человеку тщательно изучать свой ецер, его повадки и особенности.
— Ес! Своего врага нужно знать, а то, как же его победить? Правильно, Мойше?
— Правильно. Проблема в том, что человек, как правило, влияния не чувствует, так как оно постепенно. Когда я пришел в ешиву, меня очень сердило, что я не понимаю, не усваиваю, не схватываю, что это?! Я пришел продвигаться, а тут! Мне сказали, подожди, все постепенно, потихоньку. Ты увидишь, что через неделю уже будет иначе, чем сегодня, а через месяц иначе, чем через неделю, и так далее. Ты обязательно продвинешься и научишься, но постепенно. И так любое влияние.
— Тот, кто падает, тоже делает это не вдруг, — продолжила жена. Даже машину нельзя остановить вдруг. Со 160 кмч она замедляется до 100, 80, 50, 30, 0 и уже тогда катится под гору. Так и человек.
— Но он не замечает этого! – горестно взвыл Илья, — вот оно, наше нутро! Что-то уже началось там, в сердце, какие-то тараканы уже завелись в головушке, но ты слеп! А проходит время, и ба-бах! жуткие изменения. Не дай Б-г.

Сам Илюша, кстати, влияние на людей имел огромное. Опасаясь, что его депрессивное настроение охватит и нас, я решил немного изменить тему:

— Слышите, я недавно читал, что один из гдолей Исраэль сказал: «Три вещи я учил у ребенка: 1. Всегда занят. 2. Всегда весел. 3. Если хочет что-то, плачет.» Так и мы должны быть всегда заняты мицвот и Торой, всегда веселы…
— А фиг ли нам, евреям, грустить? Если мы живы и можем выполнять мицвот, это и есть радость! – вставил свои пять копеек Илья.
— Именно! А если что-то не так, плачь! Проси у Всевышнего! Плачь к Отцу, как плачет ребенок.

В эту самую секунду в спальне взвыла наша дочь. Она с младенчества отличалась редкой способностью все делать на максимуме, без разгона. Поэтому Мойше с непривычки сильно вздрогнул и разбил любимую чашку моей жены.

— Мазл тов, — отозвалась она мужественно, но мрачновато.
— А вот и ребенок! – обрадовался Илюша, — и как плачет-то правильно, сразу фортиссимо взял. Нам бы так молиться. Иди, мать. Надо отреагировать.
Глядя на жену, невозмутимо собирающую осколки, Мойше с некоторым ужасом пробормотал:
— А разве на такое можно не реагировать?

Жена выбросила осколки в мусорку, достала из ящика буфета припрятанное до тяжелых времен яблоко, не торопясь, его вымыла и вытерла. Потом уселась в кресло и, на мой взгляд, цинично сказала:
— Ребенок плачет к Отцу. Сами же сказали. Вот пусть отец и идет. А я кормящая мать. Мне перед этим процессом надо поесть, попить и отдохнуть.
— Где твое милосердие и гостеприимство? – осуждающе поинтересовался я, — ведь гости рискуют оглохнуть.

В этот момент дочурка поддала жару, и я огромными скачками под не очень-то и остроумные комментарии Ильи удалился в комнату, достал увесистый сверток из кроватки, получил по носу удар пухлым кулачком (ручонка у деточки с детства была тяжеленькая, а нрав крутой) и подошел с ней к окну. Было душновато, я открыл форточку, и декабрьская ночь плавно залетела в наш дом. Приближалась Ханука. Время очищения от всех чуждых и вредных влияний, от чужеродных культур и культов, от вредных привычек и дурных качеств. Время духовного продвижения. Время привнесения в мир Чуда. Время отделения Тьмы от Света, короче, обычная еврейская работа. Дочка заинтересованно смотрела на московские огонечки за стеклом, а я огляделся вокруг. В темноте вещи приобретали причудливые очертания, а люстра хищно скалилась на меня черным безлампочным патроном. Я вздохнул и прошептал в теплое дочкино ушко:

— Скоро нам опять переезжать. Опять разбирать твою кроватку и наоборот собирать игрушки твоего брата. И как ты думаешь, какие стены мы оставим после себя?
— Ну, в прямом смысле этого слова, — ответила, как всегда внезапно подкравшаяся жена, — мы оставим стены, ярко разрисованные нашим сыном.

Дочка крепко вцепилась мне в бороду и засмеялась.