Сказано в «Пиркей авот» (3:13): «Обеты – залог отрешенности от мирского». Иными словами, добровольный (но обязывающий) отказ от вещей, формально дозволенных, помогает повысить уровень духовной самодисциплины и, не побоимся этого слова, одухотворенности (речь, как правило, об отказе от «излишеств», потому что отказываться больше чем на неделю-две от того, что необходимо для организма, как, например, от мяса и птицы – это очень проблемно, в свете заповеди «берегите весьма ваши души»). И, кстати, это не какое-то эксклюзивное еврейское знание. Практически во всех духовных практиках, так или иначе, присутствует. И механизм вполне доступный пониманию: привычка – вторая натура, природа не терпит пустоты и все пространство, освобождающееся по мере утраты интереса к материальному, заполняется духовным (какого качества – это уже отдельный вопрос). И об этом сказано в трактате Йевамот (20а): «Освяти себя отказом от дозволенного тебе».
На первый взгляд, все понятно: обеты – это хорошо (разумеется, мы говорим только об обетах не есть, не пить, не курить и т. п. – зароки от благ нашего мира, а не про обет пожертвовать на благотворительность или выучить до конца года талмудический трактат на пятьдесят листов). Но тут вспоминается сказанное в Иерусалимском Талмуде (Недарим, 9:1): «Достаточно тебе запрещенного Торой». Тон не оставляет сомнений: самоограничительные зароки – плохая затея, неверная. Так неверная или верная?
Как почти всегда в случае с подобными кажущимися противоречиями, все зависит от того, о ком идет речь. Если о праведнике, в душе которого нет места злу (т. е. о человеке, каким его создал Всевышний, как сказано (Коэлет, 7:29): «Сотворил Б-г человека прямым»), и поэтому ему нечего бояться развращающего и расфокусирующего влияния материальности, то запретительные обеты ему ничем не помогут. Зато помешают в полную силу благотворно влиять на окружающий мир, сокращая число точек соприкосновения.
А вот если человек превратился (неважно сейчас почему) в то, о чем там же сказано: «Они же пускаются во многие ухищрения», – тогда обеты-запреты – это то, что доктор приписал, как раз чтобы вернуть приличествующую духовную осанку и, соответственно, избавиться от нужды в обетах (вплоть до того, что те перестают идти на здоровье, как было упомянуто выше).
Кстати, точно так же все работает на общенациональном уровне. Пока народ душевно здоров и все идет по плану (исторически это где-то с момента дарования Торы и до возвращения из Вавилонского плена, где индикатор завершения хороших времен – окончательное прекращение пророчества, вернувшегося только в нашем поколении) – нет никакой нужды в ограничениях, строгостях и устрожениях. Даже наоборот. А с того момента, как начинается эпоха Второго Храма (который превосходил Первый во всем, что касается материальных аспектов и рядом не валялся во всем, что касается духовных) и далее, вплоть до времен прихода Машиаха, все только усугубляется и поэтому возникает и сохраняется нужда в том, что мудрецы эпохи Мишны (т. е. уже после разрушения Второго Храма) называют «обязанностью возводить ограду вокруг Торы» – в постоянном введении и добавлении, из поколения в поколение, из эпохи в эпоху, «предохранительных мер», на уровне социума являющихся аналогом индивидуальных обетов.
И развивая дальше параллель между народом и отдельным человеком: подобно тому, как в истории народа есть разные эпохи, требующие разных подходов к решению духовных проблем, в жизни каждого человека есть разные периоды. Понятно, что пока юноша безвылазно находится в йешиве, а девушка в педучилище, и все свои силы и время они отдают учебе и работе над собой и вокруг они не видят ничего, кроме лепоты, духовная опасность не так велика и, соответственно, меры безопасности могут быть не такими строгими. А когда они женятся, снимают квартиру, открывают общий счет в банке, начинают работать, обивать пороги присутствий и т. д. – резко возрастает и опасность увлечься тем, что предлагает материальный мир, и возникает нужда в мерах духовной безопасности.
Польза от режима самоограничений и устрожений (как коллективных, так и индивидуальных, в частности обетов) в условиях постоянно сгущающихся духовных сумерек двойная: во-первых, чем меньше контактов у еврея с материальностью, скверной, тем меньше у нее возможностей попытаться соблазнить его и таким образом отвлечь от служения и помешать. А во-вторых, в заслугу прилагаемых усилий и приносимых «жертв», человек удостаивается привлечь в наш мир и в свою душу духовный свет более высокого уровня. Схема, знакомая еще со слов псалмопевца (Теилим, 34:15): «Отдаляйся от зла и делай добро».
А теперь наконец к главе «Матот», в первой части которой описывается порядок процедуры и условий освобождения от обетов. От обетов дочери – отцом, обетов жены – мужем.
Проигнорируем неизбежный фоновый феминистический выхлоп (не опускаясь до оправданий). Сфокусируемся на важном. Понятно, что если обет – это легитимная и одобряемая компетентными органами мера духовной предосторожности, то право и возможность (даже вопреки воле зарекшегося!) освободить человека от обетов, подразумевает у освобождающего возможность (и готовность) взять на себя ответственность за духовную безопасность и благополучие освобождаемого. Что подразумевает принципиально иной (более высокий) духовный уровень освобождающего. Иначе откуда бы у него силы обеспечивать и гарантировать духовную безопасность освобождаемого, не защищенного обетами?!
И что мы получаем? Четкую и понятную иерархию (совершенно несовместимую с модными представлениями о прекрасном): отцы – дети, мужья – жены, мудрецы – ээ… не мудрецы, суды – частные лица и т. д. Тут и объяснять особенно ничего не нужно. Просто здоровые, нормальные, «напрашивающиеся» (для сознания, так или иначе сформулированного под влиянием ценностей и норм, проповедуемых Священным Писанием) представления о порядке вещей и вытекающие из этого ценности.
В учении хасидизма объясняется, что в каждой душе есть духовный уровень «нуждающегося в обетах», «дающего обеты» и уровень «освобождающего от обетов». Первый – это интеллектуальный уровень души бина и все что ниже. Второй – хохма и все что выше.
Бина – это постижение, как результат моего ограниченного интеллектуального усилия. Соответственно (по определению!) ограниченное понимание. А раз ограниченное, то требующее четких рамок своих возможностей, за границами которых практически неизбежны ошибки. Включая критические и даже фатальные. Отсюда – запреты думать «о том, что было раньше и что будет позже» и т. п. Кстати, вопреки распространенному мифу про безграничность свободы мысли в иудаизме. Еще чего!
А хохма – это озарение, как результат моего тотального интеллектуального самоотречения и открытости высшему источнику «информации», вкладывающему зародыш, зерно знания, понимания в мою голову, опустошенную ради такого случая от моих собственных наработок. Поэтому там никакой опасности ошибиться нет.
И чем полнее интеллектуальное самоотречение (наверное, дипломатичнее было бы именовать его «открытостью», в разы лучше продавалась бы тема), тем глубже и полнее откровение. А заодно и меньше вероятность не туда забрести в ходе постижения, т. е. переосмысления и усвоения полученного откровения. Как сказано все в том же трактате «Пиркей авот» (3:9): «В том, у кого боязнь греха предшествует мудрости, мудрость сохраняется; тот же, чья мудрость предшествует боязни греха, утрачивает ее».
Вот так это и работает: «включение» уровня мудреца (хахам) избавляет от нужды в обете (ограничении и ограниченности) и освобождает от него.
При этом важно учесть следующее. Воздержание от всевозможных гедонизмов и эпикурейств не только страхует (в какой-то мере) от грехопадения, но и самоценно, благодаря тому, что позволяет расположить материальные аспекты существования ближе к подобающему для них месту. Из этого следует, что освобождение от обета подразумевает и означает не только исключение самой возможности грехопадения (на почве, связанной с объектом обета), но и возвышает и одухотворяет сферу существования освобождаемого, касающуюся отменяемого обета, раскрывает для него ее Б-жественную природу.
Работает это таким образом. Хохма на каббалистическом жаргоне ласково именуется папой (за то, что оплодотворяет бину, запускает интеллектуальный процесс, духовную деятельность), а бина – мамой (она порождает эмоции, «потомство»). Поэтому хохма может позволить себе быть отрешенной от мира: сделала свое дело и т. д. А бине нужно детей поднимать. В реальном мире. Короче, все как в анекдоте про разделения обязанности в нормальной семье: муж занимается международной политикой и судьбами человечества, а жена ерундой, типа распределения бюджета и воспитания детей (только это совсем не шутки, а Б-годанное распределение обязанностей).
Поэтому для хохмы мир – абстракция. А абстракций боятся только параноики. В силу этого, с точки зрения хохмы, нужды в обетах нет. И сама апелляция к хохме делает их ненужными. Для бины же мир – реальность. Поэтому, с ее точки зрения, обеты не просто нужны, но и совершенно необходимы. И чем больше, тем лучше. Короче говоря, хохма, превосходя мир и не соприкасаясь с ним непосредственно, не должна его опасаться и с ним считаться, а бина, будучи лишенной и одного и другого преимущества, должна. Пока в ее жизни не появляется настоящая хохма, готовая взять на себя ответственность и т. д.
Во многие годы (и в частности в этом году) главу Матот (и Масъэй) читают в субботу, когда благословляют наступающий месяц Менахем Ав. Менахем от слова нехама – «утешение». Ав – на святом языке «отец» (вообще-то названия месяцев у нас акадские, но и совпадения со святым языком совсем не случайны). В мидраше Писката дэрав Каана стих «Я, Я – утешающий вас» (Ишаяу, 51:12) комментируется так: «Путь отца – даровать милость, как отец милует сыновей. Путь матери – утешать, как человека утешает его мать. Сказал Всевышний: я буду вам и отцом, и матерью». Имеется в виду вот что. Раскрытие Б-жественного начала на уровне бины (которая, как мы помним, «мама») приносит утешение. Что значит утешение? Боль остается, но стихает, притупляется, отступает. «Не плачь дед, не плачь баба, я вам новое яичко снесу – не золотое, а простое». Вот это – утешение. А милость (связанная с хохмой, «папой») – это когда как рукой снимает: ни шрамов, ни пост-травмы, никаких отрицательных последствий и все положительные.
Поэтому родственников усопшего утешают. Пытаются, как могут, помочь ему справиться с болью. А про милость сказано в молитве Амида: «Оживляешь мертвых милостью великой». И думается, разница между утешением понесших утрату и возвращением им утерянного не особо нуждается в пояснениях. Как и связь между началом недельного раздела Матот (законы освобождения от обетов: хохма, бина) и благословляемым в субботу месяцем (Менахем Ав). Как и то, что как было объяснено выше, бина считается с этим миром, его ограничениями и его испытаниями и поэтому может предложить только утешение. А хохма – целую милость и полное преодоление, и избавление ран, наносимых соприкосновением души и тела с миром. Как и то, что первая часть Менахем Ава (включая субботу, которая так и называется «субботой утешения») связана с биной и утешением, а вторая часть (начиная с 15-го ава, про который сказано: «Нет дня, лучше для Израиля, чем 15-е ава») – с хохмой и милостью.
Вот-вот должен прийти Машиах. И Храм будет отстроен (на этот раз – окончательно и бесповоротно). И мертвые восстанут к вечной жизни. И посты превратятся в праздники. И нужда в обетах-оберегах отпадет. И отцы займутся ведением хозяйства и воспитанием детей, оставив судьбы мира заботам жен.
(Авторизированное изложение беседы Любавичского Ребе, «Ликутей сихот» т. 4, стр. 57-62.)
Источник: ru.chabad.org
