В главе Рээ сказано:
«Но крепись, чтобы не есть крови, ибо кровь – душа; и не ешь души вместе с мясом» (12:23).
Раши, комментируя слова «но крепись, чтобы не есть крови», пишет: «Из того, что сказано «крепись», делаешь вывод, что вкушение крови являлось для них привлекательным, поэтому необходимо было сказать: «Крепись!». Таково мнение рабби Йеуды. А рабби Шимон бен Азай говорит: «Писание имеет целью только предостеречь тебя и учить тебя, насколько крепким должен ты быть при исполнении заповедей. Если в отношении крови, от которой легко уберечься, ибо никто не испытывает к этому влечения, необходимо было укрепить тебя запретом, то тем более необходимо это в отношении других заповедей«».
На первый взгляд все просто: запрет на употребление крови – единственная заповедь, к которой присовокуплено поощрение «крепись!». Соответственно, возникает вопрос: почему? На него Раши и отвечает, цитируя мидраш Сифри. Но возникает ряд встречных вопросов.
Во-первых, как известно, если Раши приводит два толкования одного фрагмента, значит, первое из толкований вызывает вопрос, на который нет удачного ответа. На второе таких вопросов нет, но оно, в целом, не так хорошо сходится с прямым смыслом слов Писания, как первое. Хотелось бы разобраться, как это работает в данном конкретном случае.
Во-вторых, расхождения в мнениях у наших мудрецов не касаются объективной реальности. Но когда рабби Йеуда говорит, что вкушение крови привлекает людей, а рабби Шимон бен Азай утверждает, что «никто не испытывает к этому влечения», то это выглядит как раз как спор о том, как выглядит объективная реальность. Как же так?
В-третьих, почему рабби Йеуда говорит о «привлекательности» крови, а рабби Шимон – о «влечении»? В чем тут семантическая тонкость?
В-четвертых, ниже (23:25) Раши пишет: «Смотри, как велико воздаяние за исполнение заповедей. Если в отношении крови, к которой человек испытывает отвращение, устраняющийся от этого обретает заслугу для себя и для детей своих после себя, то тем более верно это в случае грабежа или запретных связей, к которым человек испытывает влечение»». На первый взгляд, тут Раши (цитируя ВТ, Макот, 23б) спорит не только с рабби Йеудой (по мнению которого «вкушение крови являлось для них привлекательным»), но и с рабби Шимоном (считающим, что «никто не испытывает к этому влечения»). Потому что от отсутствия влечения до отвращения – почти бесконечность!
Так за кого Раши? И как, на его взгляд, выглядит естественное отношение человека к вкушению крови?
В-пятых, как известно, Раши упоминает имена цитируемых им мудрецов Мишны и Талмуда только в том случае, если это что-то добавляет к пониманию прямого смысла слов Писания. Спрашивается, что добавляет в данном случае упоминание имен рабби Йеуды и рабби Шимона бен Азая?
Как уже упоминалось, рассматриваемый нами комментарий Раши представляет собой цитату из Сифри. Но Раши вносит в нее несколько принципиальных изменений.
Во-первых, в оригинале рабби Йеуда говорит, что вкушение крови являлось привлекательным до дарования Торы. Раши же, опуская эти слова, распространяет влечение к вкушению крови как минимум на сорок дополнительных лет. Это помимо того, что, не опусти Раши упоминание выставленных рабби Йеудой временных рамок, не создалось бы впечатление, что тот спорит с рабби Шимоном бен Азаем: до дарования Торы испытывали влечение к употреблению в пищу крови, а после дарования перестали испытывать. И никакого противоречия!
Во-вторых, приводя слова рабби Йеуды, Раши распространяется: «Из того, что сказано «крепись», делаешь вывод, что вкушение крови являлось для них привлекательным, поэтому необходимо было сказать: «Крепись!»». В Сифри же сказано кратко: «Говорит о том, что вкушение крови являлось для них привлекательным». И все.
В-третьих, в Сифри рабби Шимон бен Азай говорит: «Если в отношении крови, от которой легко уберечься, необходимо было укрепить тебя запретом, то тем более необходимо это в отношении других заповедей». «Ибо никто не испытывает к этому влечения» – это Раши добавляет от себя.
Даже если предположить, что в распоряжении Раши была некая неизвестная нам версия Сифри, остается непонятным: почему он предпочел процитировать неизвестную версию, а не ту, что знакома всем?
Похоже, Раши опускает слова рабби Йеуды о том, что вкушение крови являлось привлекательным именно «до дарования Торы», потому, что это уточнение делает непонятным, на первый взгляд, все толкование. Запрет на употребление крови упоминается в Писании несколько раз. В том числе почти сразу после дарования Торы. Если после него кровь утратила свою привлекательность в глазах людей, то призыв «крепиться» был уместен сразу после дарования Торы (пока сохранялось хоть какое-то влечение), но не сорок лет спустя! Поэтому Раши пишет: «Из того, что сказано «крепись», делаешь вывод, что вкушение крови являлось для них привлекательным, поэтому необходимо было сказать: «Крепись!»». Привлекательность сохранялась и на момент завершения пребывания сынов Израиля в пустыне. Поэтому и на тот момент предостережение «Крепитесь!» сохраняло свою уместность и своевременность.
Противоречит ли утверждение, что нечто «обладает привлекательностью», утверждению, что к нему «никто не испытывает влечения»? Если подумать, то ни разу. Миллионы людей не испытывают никакого влечения к овсянке, но при этом она обладает в их глазах привлекательностью полезной, дешевой и легкоприготовляемой пищи. Так и сорок лет спустя после дарования Торы кровь, перестав быть источником влечения (или даже начав вызывать отвращение), все еще (не важно сейчас, по какой причине) сохранила привлекательность.
Но это еще не объясняет, почему призыв крепиться звучит только сорок лет спустя, но не раньше.
Кроме того, непонятно, как сорок лет приучения к запрету на употребление крови могли настолько не пойти на пользу, что та сохранила какую-то привлекательность в чьих-то глазах. Тем более, что за это время вымерли все, кто к употреблению крови был приучен и пристращен.
Эта нестыковка заставляет Раши привести альтернативное толкование: «Писание имеет целью только предостеречь тебя и учить тебя, насколько крепким должен ты быть при исполнении заповедей. Если в отношении крови, от которой легко уберечься, необходимо было укрепить тебя запретом, то тем более необходимо это в отношении других заповедей». И добавляет от себя: «Ибо никто не испытывает к этому влечения».
По природе своей, человек не испытывает влечения к употреблению крови в пищу. Поэтому даже если по какой-то причине кровь входит в моду и обретает привлекательность в глазах широкой общественности, эта неприятность легко преодолевается при наличии эффективной контр-пропаганды.
Почему же Раши предпочитает толкование рабби Йеуды толкованию рабби Шимона и приводит первым именно его?
Дело в том, что, как ни крути, «крепись!» сказано касательно запрета на употребление крови. Так что объяснение, согласно которому этот призыв добавлен исключительно (или главным образом) для того, чтобы объяснить что-то в отношении других заповедей выглядит не совсем убедительным, скажем так.
Да и из контекста следует. Тора приводит дозволение сколько угодно есть мясо животных, забитых не в рамках храмовых жертвоприношений. И на том же дыхании предупреждает: только крепись, чтобы не есть кровь. В таком предостережении нуждаются те, которых кровь почему-то привлекает, а не те, кто не испытывает к ней никакого влечения. Вот поэтому толкование рабби Йеуды и идет первым.
Все еще остается вопрос: что за логика стоит за двумя приводимыми Раши мнениями? Чтобы ответить на него он и приводит имена мудрецов, от имени которых они приводятся.
Рабби Йеуда, толкуя стихи Писания, последовательно придерживается смысла, наиболее близкого к буквальному (см., например, Псахим, 21б, спор с рабби Меиром). Поэтому упоминание призыва «крепись!» в контексте разговора о запрете есть кровь, указывает, по его мнению, на то, что тот в первую очередь относится к самому поеданию крови. А уж затем – к другим запретам.
А рабби Шимон бен Азай – автор знаменитой сентенции (Пиркей авот, 4:2): «Спеши исполнить заповедь, которая представляется тебе второстепенной, и стремись отдалиться от всего, что может подтолкнуть тебя к проступку, ибо исполнение одной заповеди влечет за собой исполнение другой, а проступок влечет за собой проступок». Это то, что он видит и в данном случае: воздержание от употребления крови – «второстепенная» (в смысле «необременительная в исполнении», «несложная» – ведь кровь никого не привлекает) заповедь, поспешность в исполнении которой приводит к тщательности в исполнении более сложных запретов и предписаний. (И зеркально – с прегрешениями). И именно на это работает призыв «крепись!» в данном контексте: крепись даже в том, что не требует того, чтобы приучиться выказывать крепость всегда.
Все еще остается вопрос: у рабби Йеуды своя позиция, у рабби Шимона бен Азая – своя. Кто сказал, что они не соглашаются друг с другом и не поддерживают друг друга?
В трактате Брахот (62а) рассказывается о том, что рабби Шимон бен Азай как-то зашел за рабби Акивой в уборную, чтобы научиться чему удастся. А рабби Йеуда, когда узнал об этом происшествии, возмутился: разве можно заходить так далеко? Очевидно, рабби Йеуда считает, что хотя законы Торы охватывают все сферы жизни, место изучения этих законов – йешива. А в туалет ходят по нужде, а не на учебу. Бен Азай же полагает, что за заповедями (и знаниями о порядке их исполнения) нужно бегом бегать. Сколько и куда угодно, лишь бы выучить что-то новое и, желательно, имеющее практическое применение. Тем более на личном примере наставника.
Конечно и рабби Шимон бен Азай мог бы спросить рабби Акиву в йешиве, как намекал ему рабби Йеуда, что подобало сделать. Но он же принципиально за то, чтобы ради любой мелочи бегом бежать и делать (выяснять) изначально наилучшим образом. Т.е. наблюдая своими глазами за тем, как и что делает учитель.
Короче говоря, рабби Йеуда за системный подход, а рабби Шимон бен Азай за размах и работу на пределе возможностей. Что находит отражение и в подходе к толкованию слов Писания: рабби Йеуда толкует как можно буквальнее и ближе к контексту, а рабби Шимон бен Азай – как можно масштабнее.
В заключение, немного о духовном уровне истории. В стихе сказано, что «кровь – это душа». Мы, как известно, это то, что мы едим. Мясо – это, конечно, материализованное скотство. Но не душа скотства, а оболочка. А душа, как мы помним, это кровь. Плюс, мясо жуют, переваривают. А кровь в этом не нуждается. Она проникает в нашу как есть, фактически. Поэтому мясо мы едим. А кровь – ни капли. Уж больно оскотинивающе она действует даже на окрепший организм. Что очень заметно по тем, кто кровь ест и пьет.
Отказ от скотства и очеловечивание идет в два этапа. Сначала то, о чем говорит рабби Йеуда – преодоление тяги к употреблению крови. Утрата кровью привлекательности в наших глазах. Преодоление дурного в себе. И только на втором этапе (о котором говорит рабби Шимон бен Азай) начинается пестование доброго. Отправной точкой для чего становится то, что к крови (скотству) нет никого влечения. По крайней мере оно никак не проявляется.
Отдельного упоминания заслуживает тот момент, что, хотя преодоление дурного требует значительных энергозатрат, последующее восхождение к вершинам добра несравненно затратнее. На это и намекают наши мудрецы, говоря о том, что, если легко преодолимое требует всяческих усилий, то тем более – сложное.
Вот-вот должен прийти Машиах. Дурное начало не просто оставит нас – от него вообще ничего не останется. И в душах наших не останется ничего скотского. Только Б-жественное. Поэтому запреты, да и предписания, утратят свое значение: душе незачем будет трансформироваться и некуда. Правда, откроются новые горизонты. Но мы даже представить себе не можем какие, так что и говорить тут не о чем.
(Авторизированное изложение беседы Любавичского Ребе, «Ликутей сихот» т. 14, стр. 45-52.)
Источник: ru.chabad.org
