Автор: Акива Б.
Еврейские мудрецы доказали: если вы до утренней молитвы учите Талмуд, а после читаете журнал Nature (лучше всё-таки именно в этой последовательности), у вас не раздвоение личности и не религиозный кризис; вы просто, пользуясь термином р. Й.–Д. Соловейчика, человек алахи, то есть идеальный еврей. Тора не только поощряет критическое отношение к формулировкам синайских законов, но и допускает их экспериментальную верификацию. Рассмотрим несколько таких экспериментов.
Евреям запрещено мясо трефы. Трефа – это животное с опасным дефектом, например, с отверстием в лёгком, повреждением печени или ампутированной конечностью. В Талмуде приводится спор, может ли животное с такими дефектами выжить дольше двенадцати месяцев. Мудрецы по-разному толкуют стих из книги ваЙикра: ‘Скажите сынам Израиля: вот этих животных вы будете есть из всех существ на земле‘. Одни понимают его так: термин ‘хая‘, ‘животное’, родствен глаголу ‘лихйот‘, ‘жить’, поэтому разрешено есть только животных, способных выжить; а поскольку Тора запрещает трефу, очевидно, что трефа нежизнеспособна. Другие делают акцент на слове ‘этих’: только эти животные годятся в пищу, а других есть запрещено. Комментаторы удивляются, какой смысл спорить о том, что можно проверить экспериментально. Казалось бы, легко наверняка установить, проживёт ли травмированная корова целый год или нет, а не искать намёки на это в не самом буквальном прочтении стиха.
Рамбан (р. Моше бен Нахман, 1194–1270) предлагает такое объяснение этого спора. Изучая законы трефот, мудрецы не только препарировали сферических коров в вакууме бейт мидраша, но и работали в поле – наблюдали за реальными животными. Большинство животных с описанными в Талмуде дефектами действительно умирало в течение года, и тем не менее – то ли потому, что у них была такая традиция, то ли потому, что исключений всё же было достаточно – мудрецы решили не полагаться на статистику и не объявили всех трефных животных заведомо нежизнеспособными, тем более что при правильном лечении практически любая трефа живёт дольше. В поддержку своего мнения Рамбан приводит талмудический диспут об огурцах (какой овощ называется ‘кишу’ – отдельный вопрос; ещё во время странствий по пустыне еврейский народ плакал об этом овоще с египетских грядок, и, возможно, сердцу русского в анамнезе человека внятнее тоска по огурцу, чем по тыкве или кабачку, так что для целей настоящего обсуждения остановимся на этом переводе). От плодов Земли Израиля нужно отделять труму – священную часть урожая, предназначенную коэнам. Мудрецы спорят, можно ли отделять эту часть от горьких огурцов в счёт урожая сладких, и в этом споре возникает вопрос, что именно горчит у огурца: шкурка или сердцевина? Р. Биньямин бен Леви, недоумевает, как можно спорить о том, что легко выясняется экспериментально, но сам же и отвечает на своё недоумение: видимо, спор идёт о самой методологии эксперимента и убедительности данных. Точно так же в обсуждении жизнеспособности трефот мудрецы сомневаются в валидности метода и достаточности собранных доказательств, но само предположение, что законы Торы можно проверять опытом, не кажется им бессмысленным или еретическим.
Рассказывают, как мудрец Шимон бен Халафта прочёл стихи из книги Мишлей – ‘Пойди к муравью, ленивец, посмотри на его пути и наберись мудрости: нет у него ни начальника, ни надсмотрщика, ни правителя…‘ – и поставил над муравьиным коммьюнити жестокий социальный эксперимент. В солнечный день он накрыл муравейник плащом, чтобы муравьи подумали, что настала ночь, и вышли собирать еду. Муравей — дозорный, как и ожидалось, оповестил трудовой коллектив о начале рабочей смены, но когда остальные выбрались наружу, р. Шимон бен Халафта сдёрнул плащ, и вестник поплатился жизнью за то, что ввёл весь муравейник в заблуждение. Итог: из того, что муравьи решили вопрос на месте, а не поползли за санкцией к начальству, видно, что в муравейнике действительно нет царя. Вывод р. Шимона, правда, оспаривают: может быть, царь тоже выполз за едой и санкционировал казнь прямо у выхода из муравейника; или заранее издал указ, разрешающий линчевать муравьёв, бездумно верящих своим фасеточным глазам (стоит, правда, отметить, что стих в Мишлей о царе ничего и не говорит; если уж на то пошло, то царя, как сообщается в той же книге, нет у саранчи, так что не вполне понятно, что доказал р. Шимон). Талмуд заключает: опыт был неудачным, и единственное, что остаётся, – просто поверить книге Мишлей. Интересен здесь вопрос некоторых комментаторов: как р. Шимону бен Халафте вообще могло прийти в голову сомневаться святых словах Писания? Ведь если бы эксперимент показал, что у муравьёв монархия, вышло бы, что царь Шломо ошибся, и если с байкой об Аристотеле, насчитавшем у мухи восемь лапок, ещё возможно примириться (а Рамбан бы, наверное, даже позлорадствовал), то подозревать мудрейшего из людей в мирмекологической некомпетентности было бы кощунственно. Ответ комментаторов чем-то похож на ответ Рамбана о мясе и огурцах: р. Шимон бен Халафта не сомневался в словах Шломо, а хотел опытным путём подтвердить то, что тот и так понял, когда на нём почил святой дух.
Известны и более поздние раввинские эксперименты. В Талмуде обсуждается, какое благословение говорить на рис (‘орез’) и пшено (‘дохан’), однако Раши утверждает, что за многие столетия язык изменился, и то, что называл пшеном Талмуд, мы называем рисом (и наоборот). Виленский Гаон, величайший литовский раввин 18го века, усомнился в этих словах Раши, но современную лингвистику евреи тогда ещё не изобрели, а благословения на суши и пшённую кашу произносить было нужно, не говоря уже о том, что точное значение этих терминов важно, например, для законов Песаха, так как ‘орез’ может закваситься, а ‘дохан’ – нет. Виленский Гаон вспомнил талмудический закон из области, никак не связанной с благословениями: если у владельца амбара оставили на хранение зерно, то, возвращая его, он может без юридических последствий вычесть из общего объёма столько, сколько съедают мыши за год. ‘Дохана’ они съедают девять кавов из каждого кора, а ‘ореза’ – только девять полукавов, то есть вдвое меньше. В эксперименте Виленского Гаона мыши уничтожили примерно такие же доли того, что считают рисом и пшеном сейчас: предположение Раши о терминологической путанице не подтвердилось. Можно было бы, конечно, возразить, что если иврит за века и не изменился, то изменилась прожорливость мышей, но из этой истории, как и из двух предыдущих, видно, что даже в строгом – по научным стандартам своего времени – эксперименте сила эмпирического наблюдения сочетается с презумпцией абсолютной верности законов Торы, а не исключает её.
Рамбам (р. Моше бен Маймон, между 1135 и 1138 – 1204) пишет в сложнейшем разделе своего алахического кодекса Мишне Тора – законах освящения месяца и устройства календаря, – что в прежние времена свод астрономических вычислений хранился у пророков из колена Иссахара, но теперь мы знаем эти вычисления только из греческих сочинений. Хотя пророческая традиция утрачена и весь еврейский народ живёт по расчётам людей, о Торе никогда не слыхавших, не стоит беспокоиться, что, возможно, мы празднуем Песах или Рош а-Шана не тогда, когда должны были бы праздновать: чистый разум и стремление к беспристрастному познанию не менее надёжны, чем божественное откровение.
Обложка: Рембрандт — Урок анатомии доктора Тульпа
Источник: Telegram-канал ToraLive
