В недельной главе Бо рассказывается о том, что когда Моше просил отпустить еврейский народ из Египта, фараон не разрешал брать им с собой детей и домашний скот. Фараон решил, что работать на Вс-вышнего нужно только взрослым, но мы знаем, что у евреев даже малыши всегда готовы выполнять просьбы Ашема. Маленькие дети – это Цивос Ашем, Армия Ашема, поэтому Моше не согласился оставить детей.

Подробнее про это вы можете узнать из нашей недельной главы, а мы хотим рассказать вам другую историю.

Жил в городке Тлуст один еврей, звали его Элимелех. Каждый год перед Рош аШана он отправлялся в Белз. В то время этот город был одним из центров хасидизма, ведь там жил сам Белзский ребе. Там Элимелех проводил два дня праздника, а сразу после поста Гедалии уезжал в Перемышляны к ребе Меиру и оставался там до конца Суккота.

Так он ездил уже лет двенадцать, все бы ничего, но его жена Фаня и дети оставались одни в Тлусте на все праздники. Он много раз уговаривал жену перебраться жить в Белз или Перемышляны, но она отказывалась. Сначала не хотела расставаться с родителями, потом бросать хозяйство — жена завела большой курятник, — в общем, причины всегда находились. В начале, к отъездам мужа Фаня относилась с пониманием, потом стала сильно обижаться.

В Белзе Элимелех был счастлив. Ему все нравилось, даже очередь в микву, много хасидов, много интересных людей…

Синагога была забита, все готовились к молитве, читали Тегилим, а Элимелех не мог выбросить из головы мысли про свою семью. Его мучило то, что они одни за праздничным столом, даже кидуш сказать некому. После молитвы, перед трублением в шофар Ребе всегда говорил слова Торы. Во многом именно из-за этих слов Элимелех и приезжал в Белз.

Ребе поднялся на возвышение и замер, словно прислушиваясь к чему то. Все присутствующие тоже замолчали.

— Исход из Египта, — вдруг произнес ребе. — Моше обращается к фараону:

— Мы уйдем в пустыню на три дня пути, при­нести жертву Б-гу.
— Кто пойдет? — спрашивает фараон.
— Юноши и старики, — отвечает Моше, — сы­новья и дочери, мелкий скот и крупный.
— Детей оставьте, — приказывает фараон, — только взрослые мужчины пусть идут служить Б-гу вашему.

— Сыновья и дочери! — страшным голосом за­кричал ребе, вздымая вверх руки. — Отец, отец — сыновья и дочери!

— Идите, — ответил фараон, — только скот не берите с собой.
— И скот пойдет с нами, — возразил Моше, — ни одного копыта не оставим в Египте. Ведь из скота будем приносить жертвы, а какие и сколько — пока не известно.

Сразу после этих слов Ребе начал спускаться с возвышения. На третьей ступеньке он задержался на мгновение, отыскал среди молящихся Элимелеха и пронзил его взглядом.

Элимелех вздрогнул и закрыл лицо руками.

Через несколько секунд зазвучал шофар.

Элимелех был в полном недоумении. Какое отношение И почему Ребе смотрел на него?

Прошли дни праздника, и Элимелех поехал в Перемышляны. Там первым делом он поспешил к ребе Меиру.
Слово в слово пересказал Элимелех проповедь Ребе и попросил ребе Меира помочь разобраться.

— Велика мудрость Белзского ребе! — вос­кликнул ребе Меир. — До Небесного Престола проникает его молитва. Выходят к нему ангелы, но спорит с ними ребе, не принимает указ, требует пересмотра. И выслушивает Вс-вышний его защиту, и соглашается, и отменяет наказание.

Элимелех ничего не понимал. О каком наказа­нии идет речь и как может ребе спорить с ангела­ми?

— Сейчас объясню попроще, — сказал ребе Меир. — Знай, что утром первого дня Рош а-Шана собрались на небесном суде об­винители и представили длинный список грехов еврейского народа. Пытался защитник отвести на­казание, но не смог. И положили перед Вс-вышним вердикт: Тяжелые детские болезни. Тысячам выписали смерт­ный приговор и развели чернила, чтобы подпи­сать, но тут поднялся Белзский ребе и напомнил об исходе из Египта.

— Неужели суд небесный подобен фараону? — спросил ребе. — Как фараон отпускал на служе­ние только взрослых, так и суд пропускает в сле­дующий год только взрослых. Ведь дети вырастут и станут служить Вс-вышнему.

И разорвал Судья приговор. Тогда потребовал обвинитель другое наказание — мор еврейских коров, овец и коз. И снова не согласился ребе из Белза, ведь если оставит Вс-вышний народ свой без еды, как евреи смогут служить ему? И снова разорвал приговор Судья праведный.

— Но знай, Элимелех, — закончил ребе Меир, — что птиц не упомянул ребе в своей молитве, и в этом году будет большой мор, и вымрет вся птица в ев­рейских домах.
«Вот оно, — понял Элимелех, — вот почему так посмотрел на меня ребе. Скорей домой, известить Фаню».

— Можешь не торопиться, — будто прочитал его мысли ребе Меир. — Таханун не говорят до конца Тишрея, значит, эпидемия начнется не раньше начала Хешвана.

— Дело не только в эпидемии… — Элимелех на секунду замялся. — Моя жена, Фаня… Я все время думаю о ней… О детях… . Они опять одни на празд­ники. Если я выеду прямо сейчас, то успею к нача­лу Суккота.
— Ты приедешь за день до начала праздника, — сказал ребе Меир. — Спокойно выберешь эсрог и лулав, построишь с детьми сукку. Купишь жене подарок.

Когда Элимелех вошел в дом, Фаня от неожи­данности выронила из рук кастрюлю с картошкой. Клубни, подскакивая, раскатились по полу.

— Что случилось? — испуганно спросила Фаня.
— Случилось… я соскучился по тебе и детям. Она присела на лавку. Подперла щеку рукой.
— Не может быть. — Фаня отерла набежавшие слезы. — Я ждала этого столько лет.
— Ну вот, — Элимелех развел руками, — вот оно и случилось.

До наступления мора Фаня успела распродать всю птицу, а на вырученные деньги купить четырех дой­ных коров. Торговля молоком пошла удачно, и на следующий год Элимелех отправился в Белз вместе со всей семьей.