Случилось это лет десять назад в Нью-Йорке, в Бруклине. Весь день валил снег. К вечеру небо расчистилось, показались звезды. Ударил мороз. Был восьмой день Хануки, у нас на подоконнике стоял серебряный ханукальный подсвечник, в котором горели все восемь свечей. Он отражался в оконном стекле, и казалось, будто снаружи горят еще восемь свечей.

Моя жена Эстер пекла картофельные оладьи. Мы с нашим сыном Давидом сидели за столом и запускали ханукальный вол­чок – дрейдл. И вдруг Давид крикнул:

– Гляди, папа! – И показал на окно.

Я поднял глаза и не поверил своим глазам. Снаружи на карнизе стояла желто-зеленая птица и смотрела на свечи. Я сразу сообра­зил, что произошло. Попугай улетел от хозяев, полетал на холоде и приземлился у нашего окна – видно, его привлек свет.

Попугаи – птицы, привычные к теплому климату, и на морозе долго находиться не могут. Нужно было срочно спасать птицу, пока она не замерзла. Я убрал с подоконника подсвечник, чтобы попугай не опалил себе перья, открыл окно и, махнув рукой, загнал его внутрь. На это ушло всего несколько секунд.

Поначалу перепуганная птица металась от стены к стене, стук­нулась о потолок, немного повисела на хрустальной подвеске люстры. Давид попытался ее успокоить:

– Птичка, не бойся, мы твои друзья.

Попугай тут же подлетел к Давиду и сел ему на голову – похо­же, он был дрессированный и к людям привык. Давид запрыгал от радости. Жена с кухни услышала шум и выглянула посмотреть, что происходит. Увидела у Давида на голове попугая и спросила:

– Откуда здесь птица?
– Мам, она влетела к нам в окно.
– В окно? Посреди зимы?
– Папа спас ей жизнь!

Птица нас не боялась. Давид поднял руку ко лбу, и она уселась ему на палец. Эстер поставила на стол блюдце пшена и миску с водой, попугай поел-попил. А увидев дрейдл, стал толкать его клювом.

– Смотрите, птица играет в дрейдл! – воскликнул Давид.

Вскоре Давид заговорил о том, что попугаю надо купить клет­ку и дать ему имя, но мы с женой напомнили ему, что птица не наша и что надо бы отыскать хозяев – они, наверное, пережи­вают, беспокоятся, как там их попугай на морозе.

– Давайте все-таки назовем его Дрейдлом, – сказал Давид.

Ночью Дрейдл спал на картинной раме, а утром разбудил нас своим пением. Он стоял на раме, перья его сверкали в лучах восходящего солнца, он раскачивался, как на молитве, и одно­временно посвистывал, щебетал и разговаривал. Видно, попугай рос в семье, где говорили на идише, потому что мы услышали, как он сказал: «Зелделе, гей шлофн» («Зелделе, иди спать»), и эти простые слова, произнесенные крохотным созданием, нас умилили.

На следующий день я развесил объявление в лифтах во всех соседних домах. В нем говорилось, что мы нашли попугая, раз­говаривающего на идише. Прошло несколько дней, никто не позвонил, и я разместил объявление в газете, для которой в то время писал статьи, но прошла неделя, а попугая у нас никто не затребовал. Только тогда Дрейдл окончательно стал нашим. Мы купили большую клетку с кормушкой, жердочками и игрушками, а поскольку Ханука – праздник свободы, мы решили никогда клетку не запирать. Он мог летать по дому сколько пожелает. Продавец в зоомагазине сказал нам, что это самец, так мы и узнали, что это – «он».

Прошло девять лет, и все это время Дрейдл так и жил с нами. Мы очень к нему привязались. У нас в доме он выучил десятки слов на идише, английском и иврите. Давид научил его хану­кальной песне, и в его клетке всегда лежал деревянный дрейдл. Когда я печатал на машинке на идише, Дрейдл садился то на мой левый указательный палец, то на правый и при каждом ударе по клавише ловко подпрыгивал. Эстер часто шутила, что Дрейдл помогает мне писать и ему полагается половина моих гонораров.

Наш сын Давид вырос и поступил в университет. Как-то зимой он пошел на ханукальную вечеринку. Он предупредил, что придет поздно, и мы с женой рано легли спать. Только мы заснули, как раздался телефонный звонок. Звонил Давид. Обычно он был юношей спокойным и уравновешенным, но на этот раз говорил так взволнованно, что мы едва понимали, о чем речь. Оказалось, что на вечеринке Давид рассказал про нашего попугая и девушка, которую звали Зелда Розен, воскликнула:

– Так я и есть Зелделе! Наш попугай улетел девять лет назад.

Зелда с родителями жила недалеко от нас, но они не видели объявлений ни в газете, ни в лифтах. Она стала студенткой, и они с Давидом подружились. Прежде Зелда никогда не бывала у нас в доме, но наш сын часто рассказывал о ней маме.

Той ночью мы толком не спали. На следующий день Зелда с родителями пришли посмотреть на попугая, которого потеряли столько лет назад. Зелда была девушка красивая и одаренная. Давид часто ходил с ней в театры и музеи. Розены тут же узнали своего попугая, да и он, похоже, их узнал. Они звали его Цып-Цып, и как только он услышал это «Цып-Цып», тут же начал летать от одного члена семьи к другому, верещал, хлопал крылья­ми. Увидев своего любимца живым и здоровым, Зелда и ее мама расплакались. Отец молча смотрел на попугая, а потом сказал:

– Мы нашего Цып-Цыпа всегда помнили.

Я был готов вернуть попугая законным хозяевам, но Эстер с Давидом сказали, что ни за что не расстанутся с Дрейдлом. Да в этом и не было нужды, потому что в тот же день Давид и Зелда решили пожениться, как только закончат университет. Поэтому Дрейдл до сих пор с нами. Он с удовольствием запоминает новые слова и учится новым играм. Когда Давид с Зелдой поженятся, они заберут Дрейдла в свой дом. Зелда часто говорит:

– Нас сосватал Дрейдл.

На Хануку он всегда получает подарок – зеркальце, лестни­цу, ванночку, качели, колокольчик. А еще он полюбил картофель­ные оладьи – как и положено попугаю, которого зовут Дрейдл.