Сказано в Талмуде (Таанит, 5б): «Рав Нахман и рабби Ицхак сидели и трапезничали. Сказал рав Нахман рабби Ицхаку: «Да произнесет господин слово». Сказал он: «Так говорил рабби Йоханан: «Не разговаривают во время трапезы, чтобы не поперхнуться и не оказаться таким образом в опасности«. После трапезы сказал он: «Так говорил рабби Йоханан: «Праотец Яаков не умер (но живет вечно – Раши, там)». Сказал ему рав Нахман: «Разве напрасно оплакивали его, мумифицировали его и хоронили его?». Сказал ему: Я так толкую слова Писания (Ирмияу, 30:10): «И ты не бойся, раб Мой Яааков, – сказал Г-сподь, – и не страшись, Израиль, ибо вот, спасу Я тебя издалека и потомство твое – из страны пленения их». Пророк проводит параллель между Яаковом и его потомством: как его потомство живет, так жив и он».
Комментаторы Талмуда обращают внимание на несколько моментов.
Во-первых, если запрещено разговаривать во время трапезы, то как же можно во время трапезы говорить о том, что запрещено говорить во время еды? Какое-то в этом неизбывное внутреннее противоречие ощущается. Тем более что можно же было во время трапезы сказать краткий спич «праотец Яаков не умер» (все равно же собирался!). А длинную фразу «не разговаривают во время трапезы, чтобы не поперхнуться и не оказаться таким образом в опасности» (а в оригинале она еще длиннее, потому что там детализируется механизм поперхивания), сказать после трапезы.
На это можно попробовать ответить, что про запрет говорить во время еды было сказано не для того, чтобы удовлетворить просьбу сотрапезника. А чтобы объяснить тому, почему со словами Торы придется подождать до конца трапезы: ввиду запрета. А что касается упоминания самого запрета, то закон гласит: предостережение от нарушения запрета – прежде всего. А то, что «праотец Яаков не умер», вообще практического значения, на первый взгляд, не имеет. Так что можно было и отложить разговор об этом на после трапезы. Когда можно говорить без опаски поперхнуться.
Но тут возникает другой вопрос. Если дело в том, чтобы предостеречь от нарушения запрета (связанного с опасностью, отношение к которой должно быть строже, чем к запрету), то нужно было сказать коротко: «Запрещено разговаривать во время трапезы (по ходу процесса приема пищи)». А все остальное (источник, причину и т. д.) добавить, в крайнем случае, после трапезы. Почему же рабби Ицхак не поступил подобным образом?
Во-вторых, поскольку, как известно, в Торе (в широком смысле этого слова) все предельно точно, то то, что две темы поднимаются в ходе одного разговора (пусть и разделенные паузой) указывает на то, что темы эти взаимосвязаны. Вопрос: каким образом может быть связано то, что когда я ем, я, как минимум, нем, с тем, что праотец Яаков бессмертен?
В-третьих, почему рав Нахман спрашивает «разве напрасно…»? Почему бы не задать прямой вопрос: «Зачем оплакали, мумифицировали и похоронили праотца Яакова, если он не умер?»
В-четвертых, каким образом слова стиха: «И ты не бойся, раб Мой Яааков, – сказал Г-сподь, – и не страшись, Израиль, ибо вот, спасу Я тебя издалека и потомство твое – из страны пленения их», – отвечают на вопрос «Разве напрасно оплакивали его, мумифицировали его и хоронили его»?
Есть мнение, что ответ выглядит следующим образом: праотец Яаков не умер в том смысле, что живо его потомство («как его потомство живет, так жив и он»). Т.о., мол, и снимается противоречие: физически праотец Яаков все-таки умер. И поэтому его совершенно оправданно оплакали, мумифицировали и похоронили. Но он жив в том смысле, что живо его потомство.
Но помимо того, что подобное утверждение верно применительно ко всем, у кого есть потомство, так что непонятно, что тут заслуживающего упоминания, Раши прямым текстом объясняет иначе: оплакали, мумифицировали и похоронили потому, что считали, что он умер. А он жив». Т.е, как минимум, по мнению Раши, в Талмуде речь идет о том, что праотец Яаков не умер (и будет жить вечно) в самом буквальном и общеупотребимом смысле этих слов.
В-пятых, комментарий Раши всем хорош. Только, на первый взгляд, из него следует, что ответ рабби Ицхака («Я так толкую слова Писания…»), по сути, ответа на вопрос рава Нахмана («Разве напрасно…») не содержат. Рабби Ицхак приводит подтверждение тому, что праотец Яаков не умер. Но непонятно каким образом это объясняет почему же живого человека оплакали, мумифицировали и похоронили? То, что «им показалось» – это уже Раши добавляет. А в тексте Геморы это не упоминается даже намеком. Вроде бы…
Для того, чтобы разобраться во всей этой истории, нам придется обратиться к контексту. Вспомнить о том, что рассказывает Гемора до описания совместной трапезы рава Нахмана и рабби Ицхака. А рассказывает она о нескольких случаях, когда рав Нахман задавал рабби Ицхаку вопросы, а тот отвечал цитатами из рабби Йоханана. В части из этих цитат речь идет о чудесах, которых удостаивались сыны Израиля.
Например, интересующий нас отрывок начинается со следующего диалога: «Сказал рав Нахман рабби Ицхаку: «Ранний дождь в Нисане (т. е. в заключительном, «позднем» месяце дождей) и ранний дождь в мархешване (т. е. в первом, «раннем» месяце дождей)?». Сказал ему: «Так сказал рабби Йоханан: в дни Йоэля бен Птуэля сбылись эти слова Писания, как сказано о них: «То, что оставил «газам», съела саранча, а то, что оставила саранча, съел «елэк», а то, что оставил «елэк», съел «хасил»» (Йоэль, 1:4)». В том году Адар (месяц, предшествующий Нисану, последний месяц зимы) уже закончился, а дождей еще не было. Первая четверть годичной нормы дождей пролилась только первого нисана. Сказал пророк сынам Израиля: «Выходите и сейте». Сказали они ему: «Тот у кого есть только одна мера пшеницы или мера ячменя – что ему делать: съесть и таким образом выжить или посеять и умереть, не дождавшись всходов?». Сказал он им: «Несмотря на это, выходите и сейте». Произошло с ними чудо, обнаружились зерна, что в щелях стен и т.д. Пощли и посеяли найденное во второй, третий и четвертый дни нисана. Затем, пятого нисана, пролилась вторая четверть дождей. А шестнадцатого нисана они принесли омер ячменя уже из ячменя нового урожая. Получается, что злаки, которым обычно требуется для роста шесть месяцев, в том году выросли за одиннадцать дней…» Затем еще несколько подобных диалогов. И наконец, тот с которого мы начали: про разговор по ходу трапезы.
Очевидно (и вполне вероятно!), рав Нахман прекрасно знал и помнил о запрете разговаривать во время приема пищи. Обращаясь к рабби Ицхаку с просьбой произнести «какие-то» слова, он имел в виду только и исключительно слова Торы. Слова Торы, по его разумению, не могут стать источником опасности, поскольку Тора, как известно, защищает изучающих ее. Более того, в Пиркей авот (3:3) прямым текстом сказано: «Ели за одним столом и не обсуждали сказанное в Торе, подобны тем, кто ест мясо жертв, приносимых мертвецам» (правда, в Пиркей авот эти слова приводятся от имени рабби Шимона и речь о трех сотрапезниках, но в «Пиркей дерабби Натан» от имени рабби Цадока – о двоих-троих. рав Нахман и рабби Ицхак – двое). Т.е. речь не только о праве, но и об обязанности произносить во время трапезы слова Торы. А если с точки зрения законов природы это создает некую опасность, так само то, что мы поступаем в соответствии с предписаниями Торы, да еще при этом занимаемся изучением Торы – надежно защищает нас от любых опасностей, поднимая над «законами природы». Ибо Тора изначально выше этих законов и мира в целом,
Поэтому рабби Ицхаку пришлось дать развернутый ответ. Чтобы напомнить и объяснить, что в их случае (ведение разговоров во время трапезы) запрет касается и слов Торы. Поскольку вероятность того, что если говорить с полным ртом, еда попадет «в не то горло» настолько велика, что пренебречь ею невозможно. Это уже не вероятность возникновения опасности, а самая что ни на есть прямая и непосредственная опасность. И сказано в трактате Псахим (8б), что хотя, как правило, заповедь (в момент исполнения) защищает исполняющего ее, в опасных местах (т. е. там, где вероятность подвергнуться опасности близка к неотвратимой) на это полагаться нельзя. Как сказано (Шмуэль I, 16:2): «И сказал Шмуэль: как я пойду? Ведь услышит Шаул и убьет меня. И сказал Г-сподь: «Телицу возьмешь ты с собою и скажешь: «Пришел я принести жертву Г-споду»»». Так и тут: опасность поперхнуться слишком велика, чтобы можно было положиться на защиту произносимых слов Торы. Есть следует молча. А слова Торы – до или после непосредственно приема пищи. Но после предтрапезных благословений и до послетрапезных, т.о. они (слова Торы) будут по праву считаться произнесенными по ходу трапезы.
Теперь становится понятным, почему после трапезы рабби Ицхак счел нужным добавить еще одно высказывание рабби Иоханана, о том, что праотец Яаков не умер.
Вернемся к началу отрывка. Раз за разом рабби Ицхак приводит в разговорах с рав Нахманом слова рабби Иоханана, из которых со всей очевидностью следует, что Всевышний в своей бесконечной милости творит для евреев чудеса. Пренебрегает ради них Им же установленными «законами природы». Однако, когда рав Нахман начал как-то терять немного берега, пришлось ему напомнить, что «не разговаривают во время трапезы, чтобы не поперхнуться». Т.е. чудеса-чудесами, но законы природы все еще существуют и для нас. Более того, Всевышний пожелал, чтобы мы жили и функционировали, исполняя заповеди и изучая Тору, именно в этом мире с его «законами природы». И хотя Тора защищает и оберегает, полагаться на это, особенно там, где опасность велика, запрещено.
Почему? На этот вопрос можно ответить двумя способами. Первый вариант: законы природы созданы Творцом (в рамках сотворения мира, как его неотъемлемая часть), и Он пожелал, чтобы заповеди исполнялись в этом мире в рамках этих законов. Поэтому, если разговаривать во время еды, то подавишься, даже если произносишь защищающие, как правило, слова Торы. Второй вариант: Тора и заповеди влияют на этот мир, в общем и в частном, но влияют не изменяя (до поры, до времени) законов природы. Не выходя за рамки «естественного».
Иными словами, согласно первому варианту, законы природы определяют границы возможности исполнения заповедей. Согласно второму, заповеди так устроены, что для того, чтобы быть исполненными, им нужно оставаться в границах естественного. Хотя вообще-то они им никак не ограничены. Или так: если верен первый вариант, значит следование Торы и исполнение заповедей должно осуществляться в рамках законов этого мира. И сама возможность исполнить заповедь ограничена возможностью совершить предписанное, не нарушая законы природы. А если верен второй, то не ограниченные по своей природе Тора и заповеди упихивают себя в их рамки, потому что такова воля Всевышнего. Чтобы держались в рамках. Вот рав Нахман и рабби Ицхак и выясняли, какой из вариантов вернее.
Когда рабби Ицхак сказал после трапезы о том, что праотец Яаков не умер и т. д., он хотел подчеркнуть, что Тора и заповеди, по сути своей, не ограничены законами природы. Хотя незадолго до этого он сам напоминал о том, что запрещено разговаривать во время трапезы (даже когда речь идет о словах Торы), это не потому, что природа, не дай Б-г, властна над Торой. Ведь праотец Яаков не умер. По законам природы все смертны. Все должны умирать. А праотец Яаков, который безраздельно посвятил свою жизнь служению Творцу, изучению Его Торы и исполнению Его заповедей, не умер. Продемонстрировав этим абсолютное превосходство «человека непорочного, сидящего в шатре Торы» (см. Берешит, 25:27), над законами природы. И над миром, который этим законам следует.
Рав Нахман же, услышав, что, по мнению рабби Йоханана, «не разговаривают во время трапезы», истолковал эти слова в том смысле, что Тора и заповеди, как они дарованы нам тут в этом мире, подчинены законам природы и ограничены ими. Поэтому, когда рабби Ицхак упомянул, что праотец Яаков не умер, рав Нахман поразился: «Разве зря и т. д.?». Ведь сама Тора рассказывает о том, что Яакова оплакали, мумифицировали и похоронили. По указанию Йосефа! А относительно похорон и сам Яаков распоряжения оставлял! Неужели все это зря? Ведь, в конце концов, все и вся подчинены законам природы, А значит должны быть смертны.
Иными словами, если Тора ограничена законами природы и в Торе говорится, что, следуя ее же законам, человека оплакали, мумифицировали и похоронили, значит речь идет об умершем человеке!
А рабби Ицхак ему объясняет, что на самом деле рабби Йоханан считает, что Тора и заповеди, по сути, законами природы нисколько не ограничены. Если оставаться в рамках законов природы, то действительно можно было счесть, что праотец Яаков умер. Признаков жизни не было. Но если «толковать слова Писания», т. е. следовать не законам природы, но предстоящей им истине Торы, становится очевидным, что праотец Яаков не умер. Правда, эта истина открывается только на уровне Торы (толкования Торы). На материальном уровне (на уровне законов природы) Яаков выглядел вполне мертвым («им показалось, что он мертв»). Поэтому его и оплакали, и мумифицировали и похоронили. Т.е. закон Торы предписывает поступать в соответствии с тем, как дело выглядит на доступном нам, т. е. ограниченном законами природы, уровне восприятия. Если мы видим перед собой тело, не подающее признаков жизни, это тело должно быть похоронено. Но это еще ничего не говорит об истинном положении вещей. Ибо истина Торы выше истины этого мира. И законами, которым этот мир подчиняется, никак не ограничена.
Короче говоря, по сути Тора, заповеди и Израиль (Яаков) рамками этого мира никак не ограничены. Но при этом обязаны (в силу того, что такова воля Всевышнего) удерживать себя в этих самых, не ограничивающих их рамках. Тут даже парадокса нет, просто два аспекта одной ситуации.
Ну и, само собой, то, что верно применительно к праотцу Яакову (глобальной душе), то верно применительно к его потомству («как его семя живо»). Условия изгнания (в Египте и позже в паре мест, в частности в Российской империи) были такими, что мы начинали напоминать ходячий труп (см. притчу Альтер Ребе про умирающего принца и драгоценный камень из короны его отца). Но это всегда была только видимость. Глубоко внутри мы живее всех живых. Вот дословно, как сказано, а помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела.
Этот мир, как ни крути, для евреев – место постоянной и практически неотвратимой опасности. Т.е. та самая среда, в которой запрещено слепо полагаться на защиту, которую создают изучение Торы и соблюдение заповедей. Но они же, только в комбинации с пониманием законов этого мира и умением ими пользоваться («предупрежден, значит вооружен»), гарантируют выживание. Плюс зарок Всевышнего: «Не бойся ты, раб Мой Йааков, – сказал Г-сподь, – ибо Я с тобою, ибо истреблю Я все народы, к которым Я изгнал тебя, а тебя не истреблю Я; и накажу Я тебя по справедливости, но не уничтожу тебя» (Ирмияѓу, 46:30). И также: «А вы, держащиеся Господа, Б-га вашего, живы все вы сегодня» (Дварим, 4:4). Где «сегодня» – это дословное сегодня, верное для любого дня существования мира, со времен дарования Торы.
По законам природы, существование еврейского народа давно превратилось в аномалию, гораздо большую, чем бессмертие одного, отдельно взятого праотца Яакова. А причина одна и та же – сущностная сверхъестественность (или надприродность, если хотите).
Двойственость нашего положения в этом мире проявляется следующим образом: когда мы занимаемся «мирскими» делами (трапезничаем, например), мы т.о. ставим себя в рамки естественного хода вещей и поэтому нам запрещено болтать (и даже произносить слова Торы), поскольку опасности сразу обретают серьезность (мы придаем им серьезность тем, что опускаемся до мирского, придаем миру значение). А вот когда мы поднимаемся над миром (изучая Тору и исполняя заповеди), мир утрачивает свою значимость и бояться становится нечего. И чем самоотверженнее наше служение Всевышнему, тем меньше у нас оснований чего-либо (и тем более, кого-либо) бояться. Вплоть до «праотец Яаков не умер» – смерти бояться и то не приходится. И хотя только десятеро удостоились живыми войти во врата райского сада и, это все-таки двузначное число!
И кстати, на первый взгляд, потомки Яакова, на персональном уровне, рождаются и умирают. Только сам праотец Яаков (и еще считанное число людей) бессмертны в прямом («физиологическом») смысле слова. Остальные же – только на духовном и как народ, как общность. Но если задуматься, «у всего Израиля есть доля в грядущем мире». Во-вот придет Машиах и через недолгое время к жизни восстанут все сыны и дочери Израиля. В этом смысле все мы бессмертны. Ибо нас ждет возвращение к жизни в конце дней.
И это (то, что все евреи, как один – «праведники, которые унаследуют землю», обреченные на возвращение к жизни в мире грядущем) – часть наследия праотца Яакова. Один из его даров своим беспокойным потомкам. Разница только в том, что праотец Яаков, абсолютный праведник, не нуждался в исправлении на материальном уровне, «очищения» тела в могиле и т. д. Правда, со стороны, выглядел он как нуждающийся, поэтому в результате его оплакали, мумифицировали и похоронили. Что указывает на тотальность солидаризации праотца со своими потомками, которым только мумификации не хватает.
(Авторизированное изложение беседы Любавичского Ребе, «Ликутей сихот» т. 35, стр. 223-228.)
Источник: ru.chabad.org
