Сказка – весьма короткий рассказ о воображаемых приключениях.
(Larousse, толковый словарь)
Проблемы начались, как только первый ребенок дошел до возраста, когда мы, его родители решили: Пора! Время начинать его развивать! И начали. Кстати, возраст был вовсе небольшой. Месяца два. Пока речь шла о книжках почти без букв и с крупными рисунками, все было нормально. Без разногласий. Почти. Ну, в смысле, что они (разногласия) естественно были, но по другим вопросам. Потом, несмотря ни на что, ребенок подрос до возраста настоящей литературы, и получил в подарок на свой первый день рождения некое количество невероятно красивых книг, без которых, его дальнейшее полноценное развитие не мыслилось. Когда удовлетворенные родственники разъехались, а очумевший от избытка эмоций ребенок угомонился в обнимку со здоровым самосвалом в кроватке, я взял в руки стопку прекрасных образцов типографского искусства. Книги были крупного формата, на качественной бумаге, с рисунками не просто огромными, яркими и часто встречающимися, а в большинстве случаев исполненные известными художниками. Просто haute couture! Я о таких книгах, будучи малышом, мог только мечтать. Благоговейно взяв в руки верхнюю книгу (это была «Красная Шапочка»), я поднес ее к лицу: о этот вкусный запах новой книги! И новенькие, несмятые листы! И глянцевая манящая обложка! Открыть и погрузиться в волшебный мир!.. Вот тут-то и подошла жена.
— А, Красная шапочка… Жуткая сказка.
Я удивился:
— Почему жуткая?
— Да во всех отношениях. Неслучайно этот сюжет разрабатывался во множестве триллеров.
— Серьезно?
— Конечно, серьезно.
— А почему триллеров-то? Я понимаю, ужастики, про оборотней дребедень всякая… Триллер все-таки подразумевает психологию, психоанализ, сюжет с внезапной развязкой, ну и сопутствующий антураж.
В этот момент жена закончила мыть посуду и погнала меня вынести мусор, так что последние слова про внезапную развязку и сопутствующий антураж я безответно выкрикивал в подъезде. Вернувшись, я уже думал не о триллере «Красная шапочка», а о мезузе, которую не решался прибить перед входной дверью, а приделал на внутреннем косяке. Жена сидела на диване свежевымытой кухни (до сих пор поражаюсь этой странной женской способности молниеносно создавать уютную обстановку), на столике стояли две чашки с чаем и торт Наполеон, который пресыщенные родственники не смогли доесть до конца. И это было справедливо, так как пока все наслаждались десертом, я убирал со стола, а жена погружала ребенка в сон, что, конечно, было значительно труднее. Мы в молчаливом наслаждении покоем и тишиной съели по полкуска, и жена спокойно и даже как-то лениво сказала:
— Сопутствующий антураж, значит…
Это прозвучало несколько зловеще. А жена вкрадчиво продолжила:
— Представь себе: середина лета, небольшой, но удобный дом, стоящий в лесу. Тишина, пение птиц, цикады стрекочут, суета большого шумного города отсутствует. Потому что город далеко.
Последнюю фразу она произнесла по слогам,и тут же моя спина покрылась мурашками. Я начал подозревать, что есть, есть психология в этой «Шапочке»!
— Соседей практически никого, – продолжала нагнетать жена, — несколько почти заброшенных домов в отдалении да охотник, живущий в своей избушке уже совсем в лесной чаще. (Тут она перешла на шепот). И если даже очень громко кричать, то вряд ли кто-то услышит.
— А бабушка! – не желая поддаваться подкрадывающемуся ожиданию ужаса, воскликнул я.
— А бабушка вообще практически глухая! Но даже с самым лучшим слуховым аппаратом она все равно ни-че-го не сможет услышать! Потому что живет на другом конце леса.
Я нервно принялся за второй кусок Наполеона. Жена неодобрительно отметила это и несколько раздраженно сказала:
— Это очень странная семья! Чего это они все живут в лесу? Бабушка, ее дочь с внучкой. Что за пристрастие к опасно уединенным местам? И позвольте спросить, где дедушка и папа? Куда исчезли эти люди? Отсутствие информации о них настораживает! И почему совершенно одинокие женщины живут вдали от людей? Ведь это неспроста. Все говорит о какой-то тайне, секрете!
Я прикончил свой второй кусок и нерешительно глянул на пару оставшихся. Жена великодушно положила на мою тарелку Наполеона третьего и произнесла напряженным шепотом, опасливо оглянувшись на дверь:
— И зачем мать заставляет дочь все время, всегда носить красную шапочку? А?
Заглатывая торт, и не желая поддаваться запугиванию, я цинично предположил, что может быть у бедной девочки просто лишай. Жена смерила оценивающим взглядом неблагодарного человека, алчно пожирающего сверхнормативный кусок торта, и ткнула пальцем в книжную иллюстрацию. Я бдительно посмотрел на нарисованную девочку с каштановыми кудрями, поверх которых был надет красный капюшон с накидкой. Лишаем и не пахло. Жена перевела палец на другую картинку:
— Пирожок и горшочек масла! Якобы старуха-мать не может прожить без этой еды.
— А это уже придирки. — Я по-прежнему не хотел сдаваться.
Жена снисходительно усмехнулась:
— Стало известно, что в лесу появился очень опасный и хитрый волк. И несмотря на явную опасность для дочери, эта мамаша посылает ее к бабушке! На другой конец леса! Что можно предположить о планах этой матери? Ну уж конечно же не благополучное возвращение дочери домой. Она явно хочет избавиться от нее!
— Ты не права. Мать честно предупредила девочку, что она должна идти по безопасной дороге и ни в коем случае не разговаривать с хитрым, умным, коварным и очень опасным волком!
— Ну-ну… сказать такое самонадеянному ребенку, который обожает опасности и приключения! Да она просто сделала элементарный, но гениальный психологический трюк, чтобы получить почти 100-процентную гарантию, что ее дочь сделает все наоборот!
Я начал было возражать, но моя слабая попытка была раздавлена в зачатке. Жена продолжила свою антисказочную пропаганду, не забыв, однако, положить последний кусок торта себе на тарелку.
— И этот волк! Разве ж бывают такие волки?
— Много ты знаешь о волках! — на этот раз удачно парировал я.
— А это не важно. Вот посмотри на рисунки! Видишь, как художник нарисовал его? Это скорее некто, ты понимаешь, некто, который маскируется под волка!
Я вынужден был признать, что рисунок, действительно, как-то… ну…в общем…
— Что значит талантливый художник! Даже не вдаваясь в подтекст, он делает тайное явным: и это, кстати, только доказывает мои предположения.
Я вздохнул и попробовал переключить внимание жены на «Золушку».
— Подожди! Дай закончить с «Шапочкой». Итак, дальнейшие события не только все больше усугубляют, но и постепенно проясняют ситуацию.
Продолжая говорить, жена выключила торшер и зажгла высокую бордовую свечу, которую весьма экономила и использовала далеко не всегда. Видимо, по ее мнению, сейчас момент был подходящий.
— Итак, экспозиция закончена, начинается разработка. Спокойная полуджазовая мелодия, милая смелая девочка идет через лес и несет еду своей доброй старенькой бабушке. Ласковые солнечные лучи, преломляясь в густых кронах деревьев, теплыми пятнами падают на тропинку, птицы порхают на просторных зеленых полянах, пахнет земляникой и грибами…
— Грибами? – встрепенулся я – Что, ночью в лесу был дождь?
Жена, резко остановленная этим неуместным прозаическим замечанием, секунду непонимающе и невидяще смотрела в мою сторону и, процедив, что видимо, да, вдохновенно продолжила:
— Казалось бы, полная идиллия! Но что-то не так в этой ситуации. Какой-то холодок предчувствия надвигающейся угрозы все чаще тревожит наше воображение.
Я поежился. Есть холодок, чего там скрывать!
— Что же не так? То ли из-за дерева чей-то внимательный взгляд, то ли шорох осторожных шагов безжалостного преследователя, то ли легкая тень в темных придорожных кустах?..
Форточка, несмотря на холодный московский апрель, была открыта, пламя тонкой витой свечи вздрагивало, отбрасывая таинственные тени на порванных в некоторых местах (понятное дело ребенком) обоях. Вместе с пламенем вздрагивал и я, с одной стороны, пытаясь подсесть поближе к жене, как к естественной защите от всяких невзгод, а с другой стороны, именно она сейчас была носителем опасности.
Недоброй мыслью помянув Хичкока, Карнеги и доктора Фрейда, чьи имена еще не были до конца стерты из моей памяти мизерным количеством выученной Торы, я затаился в самом освещенном углу кухни, хотя для этого пришлось пересесть из удобного кресла на неудобный стул. В общем, милая детская сказочка была рассказана до конца. Мне не показалось мало психологии, психоанализа, и антураж, сказать по правде, сопутствовал. Интерпретация сюжета безупречно совпадала с канвой сказки и очень правдоподобно объясняла всякие несуразности, которые тревожили меня с детства. Например, почему вместо того, чтоб бежать без оглядки, девочка задает дурацкие вопросы типа: Почему, бабушка у тебя такие большие уши? Она же видит, что это не бабушка! Надо сказать, что объяснялось это свойствами самых темных, низких и материальных сторон человеческой души. Короче, я все понял. Я встал на стул и начал убирать книги в самую глубину верхней полки самых высоких антресолей. Это происходило под неослабевающий аккомпанемент комментариев жены.
— Да какую сказку ни возьми! Помню финал китайской сказочки, как хороший сын, преследуя исключительно гуманную цель, чтоб его старик-отец долго не болел, взял да и отрубил ему голову. А русские сказки! Две сестрицы завидовали третьей, и, естественно, утопили ее. Почему бы и нет? А когда справедливый папаша об этом узнал, отдал приказ привязать старших дочек за косы к кобылам, и пустить в поле! Кстати, довольно примечательны в этом смысле сказки народов Севера… Et cetera, et cetera…
На следующий день я начал планомерно приставать к своему рош ешиве с вопросом о сказках, как таковых. Сначала он сказал, что у них (то есть религиозных евреев) гоиш кайте не принято. Я начал уточнять по поводу гоиш кайте. Рош ешива уточнил и успокаивающе сказал, что, дескать, у баалей тшува могут быть, наверное, другие варианты. На вопрос, будет ли считаться для бааль тшува идиш кайте то, что для «нормальных» считается гоиш кайте, рав сказал нет. И уточнил, что для детей баалей тшува гоиш кайте совершенно губителен. После этого я снова задал вопрос о сказках. Рош ешива обреченно вздохнул, и с жалостью глядя на меня, сообщил, что большинство сказок – это, в общем-то, кфира. Видя, что я открыл рот для очередного вопроса, он взял с полки книгу, нашел какое-то определенное место и положил книгу передо мной. Предворяя очередной вопрос, он сказал, что это Рамбам как раз по теме, которая меня так интересует. Я начал читать и почти сразу понял, что спорить с Рамбамом бессмысленно. Вряд ли он (Рамбам) примет во внимание выпрашивание льгот для баалей тшува. Я как-то почувствовал, что довод «мама очень обидится, если ее внук не будет громко декламировать стихи из подаренной ею книги» так вот, что этот довод у Рамбама точно не пройдет. Короче, я начал учиться, бесконечно дергая всех окружающих уточняющими вопросами. Через неделю, в моцей шабес, мы наконец смогли поговорить с женой. Книги как вещдоки лежали на столике. Видимо вид пресловутой «Красной Шапочки» пробудил в ней рефлекс недельной давности, и она почти машинально зажгла бордовую свечу. Обстановка здорово смахивала на ту самую, и я чувствовал себя практически участником следственного эксперимента.
Без ложной скромности, моя речь была блистательной. Во всяком случае, ничуть не слабее психоаналитической сказки, рассказанной женой неделю назад. Я апеллировал к Рамбаму, царю Шломо и книгам по воспитанию самых разных авторов. Жена слушала с непроницаемым лицом. Когда я закончил, она, видимо по привычке, подытожила.
— Стало быть, то, что содержит в себе даже упоминание о наличии любых сверхъестественных сил, существующих автономно от Всевышнего, это либо кфира…
— Либо что-то очень близкое к ней, — вставил я.
— Ясненько. И еще, я поняла, что чем талантливее произведение, тем большее влияние оно окажет на читателя.
— Тем более, на ребенка, — подхватил я, — но существует такая нейтральная прослойка книжек, которыми в принципе можно пользоваться.
— Зачем?
— Ну, выводить из них еврейский комментарий, мусар.
Жена саркастически хмыкнула.
— Вот это-то и забавно. Существует огромное количество подлинных книг, историй, рассказов, в которых все это есть без всяких конвульсивных натяжек. Конечно, издания похуже, разнообразие не то, и тем не менее. Я сейчас подумала вот о чем: представь себе огромную гору драгоценных камней, а рядом с ней такую же кучу навоза, в которой иногда что-то проблескивает. А рядом копошится некто, вдохновенно роется в этой куче сам понимаешь чего, и, измазавшись по темечко, радостно выныривает с драгоценным камешком в руке. Этот сталкер победно потрясает своей добычей: «Глядите, евреи! И в гоиш кайте есть наша еврейская мудрость! Надо только хорошенько поискать!»
— Да уж… И хочется сказать, поверни голову, вот лежит гора чистых сверкающих камней, неиссякаемый источник, ничем не запачканный! Возьми оттуда! Зачем ты роешься в этом вот?
— Ну, как же! По привычке. И не замечает этот еврей, как подвергает себя разрушительному влиянию этого мира, думая, что он в полной безопасности.
— Кстати, Рамбам говорит о влиянии следующее…
Разговор затянулся за полночь. В то время мы были неиспорченными, вдохновенными, желающими быть правильными, людьми. Большинство сказок было забраковано. А также наложено строжайшее вето на лучших сказочников всех времен и народов (иногда при этом сердце обливалось кровью). Жесткую цензуру прошли единицы. А пресловутая «Красная Шапочка», что забавно, у нас осталась. Ребенок и его дальнейшие младшие родственники относились к ней с хорошей долей черного юмора. Кроме самой младшей дочери. В очень нежном возрасте она несколько раз подробно и долго рассматривала картинки и никогда не просила прочесть буковки. Когда однажды я предложил ей это, то получил абсолютно категоричный ответ на литературном русском:
— Я не люблю эту книжку.
— Но ты же не читала ее!
— Зачем же ее читать? Я рассмотрела рисунки и все поняла. Я не хочу это слушать.
— Но почему? Проверь, правильно ли ты поняла!
— Конечно, правильно. Папа, я не буду слушать. Зачем? Что я из нее возьму?
Я перестал приставать к этому осторожному ребенку. И действительно. Что мы из нее возьмем?
Я никогда не любил триллеры. А сказки – да. Мне было трудно согласиться, что в какой-то простой и практически бессмысленной сказке можно найти как минимум сюжет для одного триллера.
