‘Взор манят мой, вкус’ — как чувствовать на пасхальном седере

19 апреля, 2019 · 1 min read

Автор: Акива Б.

В ближайший шаббат начинается праздник Песах. Чтобы придать остроты ощущениям от поедания пресного крекера с салатным листом и прослушивания не изменившегося с прошлого года рассказа об исходе еврейского народа из Египта, попробуем понять, какие рецепторы должны раздражаться в эту ночь – в отличие от всех остальных ночей.

Мидраш [1] утверждает, что, когда евреи получали Тору у горы Синай, среди них не было слепых [2], немых [3], глухих [4] и хромых [5], а также людей с ментальными особенностями [6]. Тора [7] называет еврейский народ ‘царством священников’. Некоторые комментаторы понимают это фигурально [8], однако большинство согласны, что доля священства есть и в простых евреях, не ведущих родословную от Аарона. Талмуд [9] рассказывает, как персидский царь Йездигерд упрекнул вавилонского мудреца р. Хуну бар Натана в том, что он носил пояс слишком высоко. Царь стянул его пониже и воскликнул: ‘О вас написано – ‘будете мне царством священников». Во время храмовой службы коэны должны были повязывать специальный пояс, авнет, на уровне локтей – не выше и не ниже; но и в Вавилоне и через много лет после разрушения Храма еврею подобало вести себя с коэнским достоинством.

Запрещено [10] слепым, хромым или иначе увечным священникам приносить жертвы в Храме: обязанность соблюдать заповеди и служить Богу требует телесного здоровья и красоты. Утопический эйблизм мидраша, обусловливающего способность принять Тору материальным совершенством, у сгорбленных и близоруких потомков может вызвать непонимание, но, тем не менее, переживая в ночь 15го Нисана исход из Египта, евреи перевоплощаются в идеальный народ, видевший чудеса и стоявший у Синая, не только интеллектуально, но и сенсорно.

Главная заповедь пасхального седера – рассказ сыну об исходе. Если нет сына – рассказывают гостям, если человек один – самому себе. Вербальность этой заповеди – не естественная форма конвивиального смолл-тока, без которой холостяк за одиноким ужином может и обойтись, вспомнив, как там оно всё было, про себя, – а сама её суть [11].

Комментаторы мистического толка [12] разбивают слово ‘песах’ надвое: ‘пе сах’, ‘говорящие уста’. Известны также слова Зоhара [13]: ‘всё время, что еврейский народ был в Египте, речь была в изгнании’. Действительно, в начале книги Шмот коллективная народная речь сложена из нечленораздельных гортанных воплей и скрежещущих звукоподражаний [14]. Сам Моше поначалу уклонялся от пророческого призвания, ссылаясь на ‘тяжесть языка’ [15] и ‘необрезанные уста’ [16]. Раши приводит множество стихов, в которых слово ‘арель’, ‘необрезанный’ означает притупление того или иного чувства. Так, ‘необрезанные уши’ [17] – признак упрямого нежелания прислушиваться к словам Торы.

Однако можно понять отговорки Моше и буквальнее. Необрезанному запрещено [18] есть мясо пасхальной жертвы. И поедание этого мяса, и рассказ об исходе [19], и обрезание – напоминания о чудесах, явленных в Египте, и завете с Богом. Подобно тому, как буквальное обрезание – примета окончательного физического совершенства [20], позволяющая вкушать от жертвы свободы, метафорическое обрезание губ – обретение красноречия и его главная манифестация, пасхальный рассказ, – примета окончательного освобождения.

Пасхальная агада приводит слова Раббана Гамлиэля: ‘кто не упомянул трёх вещей – пасхальной жертвы, мацы и марора [горьких трав], – не выполнил заповеди рассказать об исходе‘. Произнесение и поедание – разнонаправленные процессы – синестетически связаны [21], и связь эта очевиднее всего именно во время седера.

Маца называется в Торе [22] лехем они, ‘хлеб бедности’. Талмуд [23], не довольствуюясь буквальным прочтением, добавляет к этому, что лехем они – это такой хлеб, над которым много оним, ‘отвечают’, то есть обсуждают исход. Сам процесс обсуждения Торы – в том числе пересказа событий исхода – сравнивается с поеданием хлеба и в Писаниях [24], и в Талмуде [25]. Хлеб обязательно сопровождает беседы за праздничным пиром, в то время как бесхлебные трапезы траурны и немы. К примеру, Талмуд [26] объясняет, что Яаков приготовил чечевичную похлёбку, за которую Эсав продал ему первородство, чтобы накормить скорбящего по Аврааму Ицхака, поскольку у чечевичных зёрен, словно у онемевшего от горя, ‘нет рта’ (разделяющей зерно расселины).

Марор, горькие травы, напоминающие о горечи египетского рабства, Тора также косвенно сочетает с актом рассказа. Перед синайским откровением [27] Бог говорит Моше: ‘так … поведай сынам Израиля: вы видели, что Я сделал с египтянами, как Я нёс вас на орлиных крыльях и принёс к Себе’. Вспоминая об этом, евреи должны тщательнее соблюдать заповеди. Повеление Моше ‘поведать’ (‘тагед’, родственное слову ‘агада’, ‘рассказ’) Раши объясняет так [28]: Моше должен рассказать о горьких, как некая горькая – и созвучная слову ‘поведай’ – трава гидин [29], карах за нарушение законов Торы.

Мясо пасхальной жертвы – самое синестетически многовалентное блюдо седера. Талмуд [30] сообщает, что слепой не должен читать агаду, поскольку объясняют сыну [31]: ‘ради этого [т.е мяса жертвы] Всевышний совершил для меня [чудеса] при выходе из Египта’. Рассказчик агады должен видеть, что он показывает и о чём говорит остальным. Есть и другой закон, подчёркивающий взаимозависимость лицезрения и демонстрации. На пасхальном седере человек обязан видеть [32] и показывать [33] себя только что вышедшим из Египта – то есть ощущать свободу в сердце и есть праздничные блюда полулёжа, как свободный эллин: рассказ, возбуждаемое им чувство и его зрительное выражение нераздельны.

Дым жертв Тора называет реах нихоах, ‘приятным [Богу] благоуханием’ [34], однако пасхальная жертва, хотя именно она воплощает культуру шашлычков на природе, – исключение [35]. Тем не менее мидраш [36] нахваливает аромат пасхальной жертвы с аппетитом, которого не дождались ни ежедневные агнцы, ни грехоочистительные козлы. Сказано в Шир аШирим [37]: ‘Пока царь [возлежал] за столом, мой нард источал благоухание’. Рабби Абаhу понимает этот стих [38] аллегорически: Бог поразил египетских первенцев ночью, когда царь возлежал, а благоухание нарда – аромат пасхальной жертвы, которую в это время ел Моше и успевшие сделать обрезание евреи. Этот аромат, подобный благоуханию Ган Эдена, перебивал зловоние египетской крови, и евреи страстно желали отведать священного мяса. Правда, таргум, арамейский перевод-комментарий, понимает этот стих в Шир аШирим в ином смысле: пока Моше получал Тору, как бы участвуя в царской трапезе, народ источал зловоние – поклонялся золотому тельцу. Эти противоречивые толкования, впрочем, соединяют тему пасхального жертвоприношения и исхода с темой синайского откровения.

Еврейские философы предполагают, что пророческий дар – сверхъестественное усиление интеллекта – притупляет физические ощущения, особенно связанные с осязанием [39], чьё отсутствие на этом синестетическом пиру особенно ощутимо. Тем не менее, вся история исхода и дарования Торы на Синае – от осязаемой тьмы египетской [40] до видения громов и молний [41] – отмечена парадоксальными чувственными соединениями. Переживая телесное и речевое освобождение из рабства в пасхальную ночь, стоит помнить и говорить не только о самом историческом событии и его обновлённой значимости, но и о сенсуальной сложности свободы и обязательства исполнять заповеди.

_____________________________

[1] Мехильта 20.15
[2] Шмот 20.15: ‘весь народ видел громы и молнии’
[3] Шмот 19.8: ‘весь народ ответил единогласно’
[4] Шмот 24.7: ‘всё, что сказал Всевышний, сделаем и услышим‘
[5] Шмот 19.17: ‘стали под горой’
[6] Дварим 4.35: ‘ты был научен, что один Всевышний – Бог’
[7] Шмот 19.6
[8] Например, Раши считает, что ‘коhаним’ здесь просто высокий титул.
[9] Звахим 19.
[10] ваЙикра 21.17–27
[11] Например, Рамбам, Хамец уМаца 7.1; о связи речи и памяти см., например, Мегилла 18: и Сифри на Дварим 25.16 о заповеди помнить о нападении Амалека и Минхат Хинух. Подробный разбор обязанности вспоминать об исходе устно приведён в Шаагат Арье 13.
[12] Например, При Эц Хаим, Шаар Хаг аМацот 1
[13] 2.25:
[14] Например, Шмот 2.23 – ‘ва-йиз’аку’ и ‘шав’атам’, 2.24 – ‘наакатам’, 3.9 – ‘ца’акат бней Исраэль’ и т.д.
[15] Шмот 4.10
[16] Шмот 6.12
[17] Йирмеяhу 6.10
[18] Шмот 12.48
[19] Сефер аХинух 5 и 21
[20] Берешит Рабба 11.6
[21] Например, по мнению Роша, сам акт поедания мацы и марора на седере является рассказом; ср. закон о субботнем киддуше в Брахот 20: – бедиэвед слова киддуша заменяют вино и хлеб, на которые его можно сделать.
[22] Дварим 16.3
[23] Псахим 115:
[24] Например, Ийов 23.12 – ‘больше хлеба я дорожил словами Его уст’
[25] Например, Менахот 99: где обязанность постоянно учить Тору связывается с законом, по которому лехем а-паним, хлеба предложения, постоянно должны лежать на храмовом столе; ср. Йехезкель 3.1–2 и Мальбима там о поедании свитка Торы как метафоре учебного насыщения.
[26] Бава Батра 16:
[27] Шмот 19.3–4
[28] На основе мидраша Леках Тов
[29] См. Шаббат 87. и Раши там
[30] Псахим 116:. Маскана гмары – что запрет слепому вести седер распрстраняется только на трапезы, где действительно едят жертвенное мясо; во времена, когда жертву не приносят, так не делают только дерабанан.
[31] Шмот 13.8
[32] Мишна Псахим 116:
[33] Рамбам, Хамец уМаца 7:6.
[34] Мишна в трактате Звахим 46: говорит, что жертву нужно приносить – в числе прочего – во имя ‘благоухания’ и во имя ‘приятности’
[35] Нецив в Аамек Давар на Дварим 16.3 использует этот аргумент в пользу того, что пасхальную жертву можно приносить и в наши дни, поскольку запрещены только жертвы, названные реах нихоах.
[36] Шир аШирим Рабба 1.12
[37] 1.12
[38] Вероятно, поскольку слово ‘би-мсибо’, ‘[возлежал] за столом’ напоминает о законе асева, возлежания во время пасхального седера в свободном духе греческого симпозиума.
[39] Рамбам, Морэ Невухим 3.51; впрочем, в 3.8 Рамбам приводит мнение Аристотеля, что осязание – подоплёка всех остальных чувств.
[40] Шмот 10.21
[41] Шмот 20.15 и Мехильта ad loc.