В начале главы «Бэар» говорится о заповеди седьмого года (шмита): «Шесть лет засевай твое поле и шесть лет обрезай твой виноградник, и собирай его урожай. А в седьмом году суббота прекращения трудов будет для земли, суббота Господу: поля твоего не засевай и виноградника твоего не обрезай» (Ваикра, 25:3-4). А затем, в продолжение – о заповеди пятидесятого года (йовель): «И освятите пятидесятый год, и возгласите свободу на земле всем ее обитателям. Юбилеем будет это для вас, и возвратитесь вы каждый к своему владению, и каждый к своему семейству возвратитесь» (Ваикра, 25:10).
Суть дела, если вкратце, в том, что в идеальном еврейском мире земледельческий цикл в Святой Земле выглядит следующим образом: шесть лет обрабатываем землю – в седьмом не обрабатываем, да еще и долги прощаем должникам. После семи семилетий наступает пятидесятый год, когда (да, именно второй год подряд, после седьмого года седьмого цикла, то бишь сорок девятого) также не обрабатывают землю, но еще и недвижимость возвращают исходным владельцам, рабов-евреев отправляют по домам, как бы те ни цеплялись за свое рабство, в шофары трубят юбилейно и т. д.
(Чтобы закрыть вопрос эффективности экономической модели, процитируем еще пару стихов из того же раздела: «А если скажете: «Что нам есть в седьмом году, ведь не будем ни сеять, ни убирать наш урожай?» – Я пошлю Мое благословение вам в шестом году, и он принесет урожай на три года. И посеете в восьмом году, и будете есть из урожая старое до девятого года, до его урожая есть будете старое», Ваикра, 25:20-22.)
Это все, как уже было подчеркнуто – в идеальном мире, т. е. в мире где есть функционирующий Иерусалимский Храм и все тринадцать колен живут на Земле Обетованной, каждое в своем уделе. И каждая конкретная семья – в своем уделе. Как сказано: «И освятите пятидесятый год, и возгласите свободу на земле всем ее обитателям». В трактате Арахин (32б) объясняется, что это «всем» – неспроста. Оно о том, что законы юбилейного года можно соблюсти, по закону Торы, только в те времена, когда весь еврейский народ в полном сборе и на своих родовых землях. А значит с тех пор, как враги (ассирийцы грозного царя Син-аххе-эриба) угнали в полон колена Реувена и Гада и половину колена Менаше, никакого юбилейного года. И так постановляет Рамбам в «Мишне Тора» (Законы шмиты и йовеля, 10:8).
Но вот что интересно: прямо в продолжение вышесказанного, во последних строках той же второй страницы того же тридцать второго листа трактата Арахин, сказано, что и во времена Второго Храма (т. е. по возвращении трех с хвостиком колен из семидесятилетнего вавилонского изгнания, в отсутствие целых десяти колен) продолжали вести счет (и освящать!) пятидесятые годы, для того, чтобы иметь возможность как следует справлять седьмые года – шмиты. Ибо циклы семи семилетий были завязаны на пятидесятые годы. Т. е. семь семилетий, затем не входящий в их число пятидесятый год (вообще-то это предмет спора мудрецов и рабби Иеуды, но поскольку мудрецы победили, это нашло свое отражение в кодексе «Мишне Тора» Рамбама, Законы шмиты и йовеля, 10:3), затем новые семь семилетий и так далее, пока не был разрушен и Второй Храм.
Авторы «Тосафот» задают следующий вопрос: в Иерусалимском Талмуде (трактат Швиит, 10:2, Гитин, 4:3) сказано: «Во времена, когда невозможно исполнить заповедь о йовеле, невозможно исполнить и заповедь о шмите». Т. о., по мнению мудрецов Иерусалимского Талмуда, во времена Второго Храма невозможно было исполнить эти заповеди: йовель – из-за отсутствия десяти колен, а шмиту – из-за того, что не работает йовель.
«Тосафот» упоминают мнение Раши (см. Гитин, 36а), согласно которому законы шмиты во времена Второго Храма исполнялись в силу установления мудрецов, а не заповеди Торы. Но авторы «Тосафот» считают, что слова Вавилонского Талмуда: «Ведут счет йовелей, чтобы освящать шмиту», – могут быть поняты только в том смысле, что заповедь о шмите соблюдается, когда есть Храм, даже когда заповедь о йовеле не может быть исполнена. И значит, Иерусалимский и Вавилонский талмуды в этом вопросе расходятся. Бывает.
Известно знатокам писаний Любавических Ребе (и в частности их пояснений к книге «Зогар»), что мудрецы Мишны (танаим) и Талмуда (амораим) выносили свои законодательные постановления в этом мире, «на земле», исходя из того, что им открывалось в духовных сферах, «на Небесах». И поскольку у каждой еврейской души свой духовный источник и свой уровень, каждому удостаивающемуся откровения открывается что-то свое, зачастую (хотя, разумеется, не обязательно) отличное от того, что открывается другим. В этом и причина пресловутых «споров» между мудрецами.
И если брать более глобально, то расхождения во мнениях между Иерусалимским и Вавилонским Талмудом связаны с тем, что мудрецы Иерусалима (и Святой Земли в целом), даже по чисто географическим (ок, географически-мистическим) причинам, были круче мудрецов Вавилона. Соответственно и представление о шмите и йовеле, в частности, у мудрецов Вавилона были принципиально приземленнее, чем у мудрецов Иерусалима. По мнению мудрецов Иерусалима (как его понимают авторы «Тосафот»), для того, чтобы можно было исполнить заповедь о шмите в силу заповеди Торы, нужно иметь возможность исполнить заповедь о йовеле (включающей в себя длинный ряд моментов, которых нет в шмите, что указывает на дополнительную святость) в силу заповеди Торы. А по мнению мудрецов Вавилона, заповедь о шмите исполняется по закону Торы независимо от возможности или невозможности исполнить заповедь о йовеле.
В свете вышесказанного становится понятнее, почему после разрушения Второго Храма правила игры корректируются. Йовель окончательно исключается из картины. Пятидесятилетние циклы сменяются сорокадевятилетними: сразу по завершении седьмого семилетия начинается первое семилетие следующего круга (см. «Мишне Тора», Законы шмиты и йовеля, 10:5).
На первый взгляд непонятно, в чем смысл подобной ревизии. Ведь заповедь о йовеле в любом случае не исполнялась и во времена Второго Храма. Но цикл оставался неизменным. Что же изменилось с разрушением Второго Храма? Ответ (по крайней мере, если смотреть на духовную сторону вещей) выглядит так: во времена Храма исполнение заповеди о шмите приводит в движение столь мощные духовные силы и затрагивает столь возвышенные духовные уровни, что возникает эффект причастности к заповеди о йовеле и к йовелю как духовному явлению, пусть даже и не реализуемому на практическом уровне.
«Храмовый» период делится, как мы помним, на две эпохи. Во времена Первого Храма, пока все колена жили в своих пределах и т. д., заповеди о йовеле и шмите исполнялись в силу повеления Торы и являлись частями единой системы. И сам уровень соблюдения заповеди о шмите был связан с сущностью заповеди о йовеле. В эпоху же Второго Храма пятидесятые годы отсчитывались уже, как было объяснено выше, только в «технических» целях, т. е. связь с йовелем из сущностной превратилась в формальную. Это стало отражением того, что йовель перестали соблюдать вовсе, а шмита, по мнению Иерусалимского Талмуда, соблюдали только в силу установления мудрецов.
С разрушением же Храма шмита (изначально обладающая меньшей святостью, чем йовель, как было упомянуто и объяснено выше) «опускается» в духовном плане настолько, что утрачивает всякую связь с пятидесятым годом. Это находит выражение в том, что цикл шмит из пятидесятилетнего превращается в сорокадевятилетний.
Чтобы лучше понять, о чем речь, нужно разобраться в том, что собой представляют шмита и йовель в духовном служении еврея, оставив пока в стороне практико-земледельческий аспект.
Шмита символизирует самоотречение. Хотя бы раз в семь лет человек обязан подчинить свое «я» воле Всевышнего. Иными словами, речь идет об уровне служения, на котором есть место для «я» служителя, а служение заключается в периодическом отказе от него. Именно в силу того, что самоотречение на этом уровне не носит тотальный характер, есть место перед каждой шмитой для вопроса: «Что нам есть в седьмом году, ведь не будем ни сеять, ни убирать наш урожай?»
Казалось бы, ответ известен изначально: «Я пошлю Мое благословение вам в шестом году, и он принесет урожай на три года». И уже после первой в жизни конкретного земледельца шмиты это обетование получило подтверждение и доказательство. Почему же вопрос возникает (может возникнуть) перед каждой конкретной шмитой? А дело в том, что это дает о себе знать «я». И чтобы исполнить заповедь о шмите, необходимо с ним справиться.
Йовель же – совсем другая история. Йовель связан с «биной» («постижением»), с уровнем души, на котором Б-жественный свет раскрывается явственным образом. «Бина» обладает аспектом, условно именуемым «миром освобождения». Речь идет об освобождении от всего, мешающего восприятию Б-жественного света. А о йовеле сказано: «И возгласите свободу на земле», – и это действующая модель того, что ждет весь мир и еврейский народ в частности, когда исполнится пророчество «и дух нечистоты удалю с земли» (Захарья, 13:2).
Поэтому заповедь о йовеле исполнялась именно во времена Первого Храма, в котором были все чудеса и явственные проявления Б-жественного присутствия, в отличие от Второго Храма, в котором почти ничего от этой роскоши не осталось, как и от заповеди о йовеле (кроме учета его при счете шмиты).
Возвращаясь к теме духовного служения. В учении хасидизма большое внимание уделяется концепции двух уровней самоотречения: отказ от своего «я», как функция принятия на себя ярма Небес, «механическое» преодоление себя, а также сущностное самоотречение, являющееся результатом духовного перерождения, как следствие постижения истинной (Б-жественной) природы вещей.
У каждой из разновидностей самоотречения свои преимущества. Преимущество сущностного самоотречения в том, что оно охватывает все аспекты души и их проявления. Носит, в отличие от отречения от своего «я», тотальный, а не точечный характер. Иными словами, это «количественное» преимущество. У отказа от своего «я», соответственно, преимущество «качественное».
Поскольку сущностное самоотречение достигается посредством постижения, его уровень будет зависеть от интеллектуального потенциала конкретного субъекта и от степени его реализации. Отказ же от собственного «я» не зависит ни от потенциала субъекта, ни от того, как потенциалом распорядились. А только от принятия ярма Небес. Поэтому эффект гарантирован (если принятие ярма Небес подлинно). И эффект огромный и, можно сказать, непропорциональный прилагаемому душевному усилию.
Исполнение заповеди о шмите во времена Первого Храма, когда исполнялась и заповедь о йовеле, является символом и «материализованным» аналогом духовной ситуации комбинации двух достоинств отречения от своего «я» и сущностного самоотречения: принятия на себя ярма Небес и постижения истинной природы вещей. И как результат, наступает самоотречение, которое превосходит ограниченные душевные силы человека, но при этом охватывает все аспекты его личности.
В свете вышесказанного становится понятной разница между тремя эпохами исполнения заповеди о шмите: времена Первого Храма, когда заповедь о шмите исполнялась в комбинации с заповедью о йовеле; времена Второго Храма, когда год йовеля учитывался при счете годов шмиты, но заповедь о йовеле не исполнялась; и времена после разрушения Храма, когда счет шмит велся и ведется без учета лет шмиты.
Во времена Первого Храма Б-жественное присутствие было столь явным, что самоотречение сынов Израиля, даже на уровне отречения от своего «я» (шмита), было результатом постижения Б-жественной природы вещей (йовель). Во времена Второго Храма все было принципиально хуже, но некий элемент постижения Б-жественного сохранялся. Даже если это не было постижение самого объекта, то хотя бы понимание того, что этот объект имеет место быть. Т. е. сохранялся некий намек на связь между принятием ярма Небес и интеллектуальными процессами, генерируемыми душой. В наши времена, когда о постижении Б-жественного можно только мечтать, утеряна последняя связь между шмитой и йовелем, отказом от своего «я» и сущностным, интеллектуальным самоотречением. Осталось место только для незамутненного интеллектуализмом принятия на себя ярма Небес.
На самом деле, не совсем так. Ведь в конечном итоге душевная сила, позволяющая нам механически, «бездумно» принять на себя ярмо Небес, связана с сутью души и является ее порождением. А суть души влияет на все уровни своего проявления, в том числе и на интеллектуальные. Другое дело, что влияние это не проявляется явственно. Но это ни в коем случае не значит, что его нет.
И тут мы возвращаемся к спору между Иерусалимским и Вавилонским талмудами, касательно того, исполняется ли заповедь о шмите в наше время, когда заповедь о йовеле не исполняется вовсе, в силу повеления Торы или только в силу установления мудрецов («в напоминание» о шмите, привязанной к йовелю).
Глядя из Вавилона, невозможно не прийти к выводу, что современное принятие ярма Небес – штука чисто внешняя, поверхностная. Открытка. Напоминание. Что-то отдельное от той, настоящей шмиты, которая неразрывна с йовелем. Отдельно заповеданное Торой. Но если судить по-иерусалимски, то получается, что все совсем не так плохо. И внутренний аспект шмиты сохраняется и в наши времена. Только в глубинах, не явственно. И соответственно, нынешняя шмита является продолжением и напоминанием о той, времен Храма.
Напоминание – значит, в силу установления мудрецов, как Иерусалимский Талмуд и постановляет. Напоминание не только о том, как было в Первом и Втором Храмом, но и о том, как будет, с Б-жьей помощью, во времена Третьего Храма.
Вот-вот должен прийти Машиах. Прийти, отстроить Храм, собрать всех евреев в Святой Земле. И запустить отсчет юбилейных лет и пятидесятилетних циклов по новой. К нашему и всеобщему удовольствию.
(Авторизированное изложение беседы Любавичского Ребе, «Ликутей сихот» т. 7, стр. 179-184.)
Источник: ru.chabad.org
