Автор: рав Лейб Нахман Злотник
Известно, что там, где встретились два еврея, всегда возникнет, как минимум, три мнения. И, если в каждой шутке есть доля шутки, то данное изречение, как представляется, не содержит и намёка на преувеличение. И даже среди мудрецов Торы во всех поколениях возникали разногласия. С самых первых дней знакомства с иудаизмом мы сталкиваемся с потрясающим феноменом: по любому вопросу, и даже по самому мизерному его элементу, существуют противоречащие друг другу мнения и жаркие споры мудрецов. И здесь мы наблюдаем, на первый взгляд, явное противоречие. Пожалуй, самая известная фраза, которая упоминается в целом ряде компетентных источников (Вавилонский и Иерусалимский Талмуд, трактат «Авот де-Раби Натан», мидраши «Эйха Раба», «Ялкут Шимони», «Элияу Зута» и др.): «Мудрецы Торы преумножают мир во всём мире». Те, кто молится, произносят эту фразу каждое утро в завершение утренней молитвы. С приумножением споров, вызванных многочисленными расхождениями в понимании различных тем Торы, мы знакомы очень хорошо. А в чём же заключается преумножение мира? Мы на 100 процентов уверены в том, что, изучая Тору на высоком уровне, досконально исполняя все её заповеди, стараясь донести до людей то, чему она учит, мудрецы наполняют весь мир чистотой и святостью. А может ли быть так, что именно разногласия мудрецов Торы приумножают мир во всём мире?! Тема предлагаемой Вашему вниманию статьи: «Споры в Торе: хорошо это или плохо?».
Спор, размежевание — это не просто зло, а невероятная трагедия. Творец Един и Он — Истина. Всё, что делится хотя бы надвое, априорно не может претендовать на истину. В мидраше («Берешит Раба» 4.6) задаётся вопрос: «Почему каждый из Семи Дней Творения удостоился великой оценки Творца — «ки-тов» — «ибо прекрасно!», а в отношении второго дня творения — «йом шени» — этого не сказано?» Отвечает раби Ханина: «Ибо в этот день было создано размежевание, как сказано: «…и будет разъединять (небосвод — «ракия») между одними (верхними) водами и другими (нижними)» (Берешит 1:7). Продолжает другой мудрец, раби Тивьюми: «Если даже о размежевании, необходимом для благополучия мира и его жизнеспособности, не сказано «ибо прекрасно!», что уже говорить о размежевании, несущем в этот мир неразбериху?!».
Слово «махлокет», которое используют мудрецы в мидраше, мы перевели как «размежевание», «разделение», что наиболее полно соответствует контексту. Но в святом языке основное значение этого слова — «спор», «разногласие». Вот, например, известная мишна из трактата «Пиркей Авот»: «У спора, который во Имя Небес, есть будущее, а у спора, который не во Имя Небес, нет будущего. Что является спором не во Имя Небес? Спор Кораха и его сподвижников. А что такое спор во Имя Небес? Это спор Илеля и Шамая» («Пиркей Авот» 5.17) (1).
Выяснение истинного желания Творца представляет собой спор, у которого есть право на будущее, но не будем забывать, что даже возникновение размежевания во имя благополучия мира послужило причиной того, что всё созданное во второй день Творения не получило оценку «ибо прекрасно!» Попробуем разобраться. Для этого начнём с истории возникновения разногласий в вопросах Торы.
Рамбам в предисловии к комментарию на Мишну (перед разделом «Зраим») пишет, что Моше Рабейну знал всю Тору, владея полным её пониманием, и обучал ей народ Израиля. За сорок дней до своей смерти Моше предложил каждому желающему выяснить все вопросы и разрешить любые сомнения, связанные с Торой (см. Дварим (1:3) и мидраш «Сифри» к этому стиху). После смерти Моше его ученик и предводитель еврейского народа — пророк Йеошуа бин Нун — вместе с семьюдесятью старейшинами решал вопросы Торы согласно тому, как они получили их от Моше. Причём в отношении полученной от Моше информации между ними не возникало никаких разногласий. Вопросы, рождающиеся в связи с различными событиями, на которые не было прямых ответов в Торе, мудрецы решали с помощью специальных правил толкования Писания, которые Всевышний передал Моше вместе с остальным Устным преданием. Во время обсуждений и диспутов среди мудрецов могли возникать противоречивые мнения, что само-собой разумеется, когда речь идёт о творческом процессе, в котором проявляется индивидуальность каждого участника дискуссии. Окончательное решение вопроса всегда принималось в соответствии с большинством мнений, что впрямую оговорено Письменной Торой, которая заповедует: «…склоняться за большинством» (Шмот 23:2), то есть следовать за большинством мнений членов суда. Причём при выяснении возникших сомнений по вопросам Торы ни сам Йеошуа, ни пророки, следующие за ним, не пользовались своими пророческими качествами или другими сверхъестественными возможностями. Решение принималось исключительно исходя из полученной от Моше информации и живого разума большинства мудрецов (2).
Первый в истории спор о законе, переданном Моше, возник между раби Йосефом бен Йоезером из Црейды и раби Йосефом бен Йохананом из Иерусалима, как это упоминается в трактате «Хагига» (16а) (3). Предметом разногласий являлся один из многочисленных элементов, связанных с храмовыми жертвоприношениями, осуществляемыми в праздники («смиха»).
В комментарии «Тосафот» (там же) приведено из Иерусалимского Талмуда («Хагига» 2.2), что после первого и единственного спора, возникшего во времена правления раби Йосефа бен Йоезера и раби Йосефа бен Йоханана, между предводителями народа Израиля следующего за ними поколения — Илелем и Шамаем — возникает сразу три разногласия по вопросам законов Торы. После смерти Илеля и Шамая между их последователями, которым не удалось до конца овладеть знаниями своих учителей («Сота» 47б; «Санэдрин» 88б), число разногласий в том, что именно устно передал нам Моше, резко увеличилось.
В древней книге «Мегилат Таанит» сказано, что тот день, когда в результате обсуждений обнаружилось, что между учениками Илеля и Шамая — представителями двух основных школ изучения Торы — «Школы Илеля» («Бейт Илель») и «Школы Шамая» («Бейт Шамай») — возникло великое множество расхождений, был установлен как день всенародного траура и поста. И закон этот приведён в «Шулхан Арухе» (раздел «Орах Хаим», гл.580, п.2). Представляется, что траур связан с тем, что в результате диспута обнаружилось, что в передаче Торы, которая так бережно сохранялась до сих пор, возникла явная брешь.
Предпринимались ли когда-нибудь попытки не допустить прерывание традиции? Всем известно, что предпринимались! Самым великим из учеников старца Илеля был раби Йонатан бен Узиэль («Сукка» 28а). В трактате «Мегила» (3а) рассказывается о том, что раби Йонатан бен Узиэль перевёл книги Пророков на принятый в то время разговорный арамейский язык, снабдив перевод кратким комментарием. Реакция Свыше последовала незамедлительно: страшнейшее землетрясение, охватившее всю Эрец Исраэль. Когда раздался Голос с Небес: «Кто тот, кто посмел раскрыть Мои тайны людям?!», встал раби Йонатан бен Узиэль и ответил: «Это я — тот, кто открыл тайны Твои людям. Достоверно известно Тебе, что не ради почёта своего или почёта дома отца моего сделал я [это], но исключительно во имя славы Твоей сделал я [это], чтобы не приумножились споры в народе Израиля».
Пояснения к словам пророков, обнародованные раби Йонатаном, являлись тайной, познать которую могут удостоиться лишь избранные. Однако великий «тана» понимал, что, если не открыть тайны, сокрытые в книгах пророков, сейчас, то умножатся попытки объяснить самостоятельно и по-своему то или иное место в Писании, и в скором будущем это может увести людей от истины. Чтобы не допустить подобного развития событий, раби Йонатан решается открыть широкому кругу людей секреты Творца, с тем, чтобы все однозначно понимали то, что Творец передал нам через Своих пророков, и чтобы впредь не возникло в этих вопросах споров и разногласий.
Тем более, что ведь и Устное предание могло со временем быть утеряно, не дай Б-г! Мы знаем, что сразу после смерти Моше, в результате великого горя, вызванного этой невосполнимой потерей, было забыто три тысячи законов Торы («Тмура» 16а). Безграничная информация, устно переданная Моше, априорно не могла сохраниться в полном объёме. Помимо естественной ограниченности мозга и забывчивости, свойственной любому человеку, еврейский народ часто претерпевал гонения, страдания, изгнания и войны (4), которые не способствовали сохранению устно передаваемых знаний.
Почему же столь святая миссия раби Йонатана бен Узиэля, цель которой заключалась в сохранении истинного смысла Письменной Торы и предотвращении споров, связанных с его выяснением, не только не нашла поощрения Свыше, но стала причиной землетрясения, охватившего всю Землю Израиля, а раби Йонатану было отказано в праве перевести-объяснить Писания? Ведь обязательно возникнут споры! А споры — это траур и пост. Ведь даже второй день Творения потерял марку «ибо прекрасно» из-за размежевания! Неужели Творец не знал о благородных намерениях раби Йонатана бен Узиэля, и гнев, обрушившийся Свыше в виде землетрясения, был ошибочным? Конечно же, нет. Создатель знает всё наперёд, и в Его управлении мирами ошибка полностью исключена. И после оправданий, которые высказал раби Йонатан, не последовала похвала Свыше, не расцвёл миндаль на его посохе. Напротив, ему было строго-настрого запрещено продолжать свой святой почин.
Но попытаемся взглянуть на всё это с другой стороны. Выше мы упомянули о посте, установленном в знак траура из-за разошедшихся в отношении законов Торы мнений, что было вызвано падением уровня знаний. Но давайте вспомним о другом посте, который также упомянут в «Мегилат Таанит» и в «Шулхан Арухе». Когда-то в месяце Тевет постились не один день, как теперь, 10-го числа (в память о начале осады Иерусалима войсками Навухаднецара, приведшей к уничтожению города и Храма), а целых три дня подряд — 8, 9 и 10 Тевета. Это было тяжело и в прежние времена, когда люди были покрепче, но ограничиться одно- или даже двухдневным постом было невозможно: трагедия перевода Торы на греческий язык была настолько глобальной, что 8-го Тевета, когда это произошло, должно было стать днём всенародного траура и общественного поста. Почему весь мир на три дня окутала тьма, когда Тору впервые (5) перевели на другой язык, вполне понятно: «могучего льва заперли в тесной клетке». Тора, с ее безграничными толкованиями на всех уровнях постижения, кроющимися в оригинальном источнике на святом языке — в буквах, словах, форме написания, мелодии, паузах, ритме и т.д. — превратилась в плоский пергамент, записанный греческими знаками с единственным, и не всегда правильным значением слов. Это не просто трагедия, это крах! Но если так, то любой, пусть даже самый правильный комментарий, записанный на арамейском, или даже на чистом святом языке, хоть, возможно, и снизит количество разногласий в понимании источника, но при этом практически полностью ограничит возможности постижения его глубины. Это в определённом смысле тоже является «заточением льва в клетку» — пусть золотую, искусно изготовленную, но полностью лишающую мысль свободы полёта на бескрайних просторах Торы.
Итак, мы зажаты меж теснин: необходимо сохранить истинные знания, однако делать это за счёт ограничения полноты их понимания невозможно. Эту безвыходную ситуацию можно образно уподобить тому, как еврейский народ после выхода из Египта оказался между двух неминуемых катастроф. С одной стороны — пучина Красного моря. С другой стороны — разъярённое войско фараона, преследующее своих беглых рабов. Бескрайнее море — это символ неминуемой смерти: истина размыта и не ясно, куда плыть. Попасть в лапы фараона — не менее страшно: там, правда, нет бесплодного полёта мысли, но там есть жестокое рабство разума.
Или другое уподобление. С одного бока еврейский народ придавлен грехом первого человека, а с другого — грехом золотого тельца. Запретный плод — полёт мысли, ведущий к краху всего живого, к смерти духа и тела. Золотой телец — это попытка ограничить бескрайнее влияние Владыки мира неким материальным телом (или точнее тельцем). Как быть? Но может ли случиться такое, чтобы Творец ввел своих любимых детей в лабиринт, из которого нет выхода?! Выход, который приготовил нам Создатель из проблемы, которую мы сами создали, невероятно широк, гениален и прекрасен. Он полон света, гармонии цветов и звуков неведанной красоты. Вся Тора построена так, чтобы человек смог в наиболее полной мере войти во врата её постижения.
Начнём с небольшой истории. Она приведена в книге о жизни Виленского Гаона (рав Маймон «Толдот Агра» стр. 43). Неподалеку от Виленского Гаона в мире любви и благополучии жила одна семья. Но завистники решили разрушить идиллию, царившую в отношениях супругов, для чего наняли лжесвидетелей, заявивших в раввинском суде о том, что мать семейства изменила мужу. Согласно законам Торы, если жена сознательно изменяет мужу, муж обязан с ней развестись, что и входило в дьявольские планы завистников. В местном раввинском суде показания свидетелей были досконально проверены, и в них не удалось обнаружить абсолютно никого изъяна. Но поскольку эту семью очень хорошо знали, и любовь и взаимоуважение, царившие в ней, были известны, раввины не стали торопиться и передали дело более опытным судьям. Но и те не смогли опровергнуть хоть и лживые, но весьма искусно состряпанные показания.
Высшей инстанцией в решении самых сложных вопросов являлся Виленский Гаон. И хотя он не занимался судопроизводством, но его уговорили поучаствовать в этом деле во имя сохранения семьи. Мудрец попросил войти по одному каждого из свидетелей и дать показания. Затем он попросил войти обоих и объявил им, что они лжесвидетели. После недолгих отпираний они сознались в сговоре, и семья была сохранена. На вопрос, как великому мудрецу удалось разоблачить злоумышленников, он ответил, что он просто внимательно вслушивался в показания каждого и считал каждое слово. Обнаружилось, что оба произнесли один и тот же текст. Не может быть такого, чтобы два человека, которые являлись очевидцами одного и того же события, описали бы его совершенно идентично. Индивидуальность разума человека такова, что каждый видит любое явление по-своему. На самом деле такая индикация свидетельских показаний уже упомянута в трактате «Санэдрин» Иерусалимского Талмуда (3.8) и установлена в качестве закона в «Шулхан Арухе» («Хошен Мишпат» 28.10). Всевышний одарил каждого из людей индивидуальным, присущим только ему, взглядом на вещи, как сказали наши мудрецы: «Подобно тому, как лица людей не похожи, так и восприятие ими мира отличается» («Брахот» 58а).
(1) Напомним, о чём идёт речь. В Торе (Бемидбар 16:1-17:5) рассказывается о Корахе, который собрал вокруг себя двести пятьдесят сторонников и восстал против Моше и Аарона, по сути объявив их самозванцами, возжелавшими власти. За это и сам Корах, и двое других самых непримиримых разжигателя вражды — Датан и Авирам — вместе со своими семьями и всем принадлежащим им имуществом были поглощены землёй, а остальные сподвижники Кораха сгорели живьём. Этот спор был не во Имя Небес, а против Небес, и поэтому у него нет будущего — даже грудные дети Кораха, Датана и Авирама погибли! Спор во Имя Небес — это дискуссии Илеля и Шамая — двух выдающихся мудрецов конца эпохи второго Храма, которые в споре пытались выяснить истинное значение сложных для простого понимания мест в Писании.
(2) Всевышний в полной мере вверил своё великое сокровище — Тору — во владение изучающим её и даже в особо критичные моменты решение может быть принято только на земле. Когда во время траура по Моше были забыты три тысячи законов, пророк Йеошуа не согласился просить Творца вернуть их, аргументируя это тем, что Тора не на Небесах. И тогда Атниэль бен Кназ восстановил все эти законы на основании своих знаний и мудрости, уподобляя один элемент другому и выводя один закон из другого («Тмура» 11а). В трактате «Бава Меция» (59б) рассказывается о споре между раби Элиэзером и другими мудрецами Торы в отношении одного из законов ритуальной чистоты («тануро шель ахнай»). После того, как раби Элиэзер привёл все доводы, и мудрецы их не приняли, он возгласил: «Пусть рожковое дерево докажет правоту моих слов». Немедленно рожковое дерево отделилось от земли и улетело. Мудрецы были непоколебимы: «Не приводят доказательства из рожкового дерева». Тогда раби Элиэзер воскликнул: «Если я прав, то пусть родник это докажет». Моментально высох протекающий поблизости родник, будто его и не было. Мудрецы спокойно заявили, что и из родника не приводят доказательства. Раби Элиэзер делает третью попытку переубедить своих оппонентов: «Пусть стены Дома Учения докажут мою правоту». Когда стены Дома Учения начали клониться книзу, сказал им раби Йеошуа: «Если мудрецы обсуждают вопросы Торы, что вам (стенам) встревать в этот спор?» Стены так и замерли: до конца не упали из-за почёта к раби Йеошуа, но и не выпрямились — из-за почёта к раби Элиэзеру. Тогда раздался «голос с Небес»: «Что вы хотите от раби Элиэзера, ведь закон установлен по всем вопросам согласно его мнению?!» Поднялся раби Йеошуа со своего места и процитировал стих из книги Дварим (30:12): «Не на Небесах она (Тора)!». Пояснил его слова раби Йирмия: «Тора уже была дарована на горе Синай, и мы не учитываем в решении вопросов то, что говорит «голос с Небес», а следуем исключительно за мнением большинства мудрецов, так как Тора заповедует: «…склоняться за большинством» (Шмот 23:2)». Чуть позже раби Натан спросил у пророка Элияу о том, как на все это прореагировал Всевышний? Ответил ему Элияу, что Всевышний улыбнулся и сказал: «Победили меня сыновья Мои, победили». Рав Нисим Гаон («Брахот» 19б) объясняет, что и чудесные знамения, и «голос с Небес», были даны мудрецам только для того, чтобы их испытать, насколько они последовательны в том, что на решения по вопросам Торы может повлиять только большинство голосов земных, но не небесных. И мудрецы выдержали это, прямо скажем, нелегкое испытание, и в качестве высокой оценки их решения прозвучали слова Творца, произнесение Им с радостной улыбкой: «Победили Меня сыновья Мои, победили!».
Рав Элияу Элиэзер Десслер пишет о вышеупомянутом споре раби Элиэзера и мудрецов следующее: «Голос с Небес», о котором идёт речь — это внутреннее ощущение человека, соответствующее его сути. (Представляется, что автор книги «Михтав ми-Элияу» в отношении того, как следует понимать термин «Бат Коль» — «голос с Небес» (досл. «дочь Голоса»), солидарен с Рамбаном (Шмот 28:30), рабейну Бехае (Дварим 33:8) и другими авторитетами Торы, которые объясняют, что существует четыре уровня откровения. Самый высокий из них — пророческое видение, «нэвуа». Чуть ниже его — святая интуиция, «руах а-кодеш». Ещё ниже — чудесным образом светящиеся буквы на нагруднике Первосвященника, которые мог прочитать только человек, наделённый особым духовным видением — «урим ве-тумим». Следующий после него уровень откровения — «голос с Небес» — «Бат Коль». Поэтому «голосом с Небес», который слышали мудрецы, был их внутренний голос, а не звук, раздающийся извне). Абсолютно все мудрецы ощутили этим внутренним чувством величие раби Элиэзера до такой степени, что уже были готовы отказаться от своего мнения. Это именно тот «голос с Небес», который сказал, что закон установлен в соответствии с мнением раби Элиэзера. Но это говорил им «голос с Небес», внутреннее ощущение, в то время, когда земной разум Торы говорил им, что их доводы достаточно весомы, чтобы противостоять мнению раби Элиэзера. Согласно правилу Торы, в таком случае следуют за большинством мнений, продиктованных земным разумом Торы. Мудрец не имеет права опираться в решении вопросов Торы на сверхъестественные знамения, но только на то, что он понимает своим разумом — разумом Торы, на то, что видят его глаза — глаза Торы. Поэтому закон должен быть установлен в соответствии с большинством мнений, а не в соответствии с внутренним ощущением величия оппонента, которое находится над земным разумом. И именно это является наивысшем раскрытием Торы в этом мире, выше которого просто не существует. Это сама Тора с Синая, когда отстраняют от себя внутренние ощущения и принимают решение согласно разуму Торы» («Михтав ми-Элияу» том 5, стр. 220). Заметим, что «голос с Небес» не учитывали в установлении законов. Однако иногда им пользовались для выяснения некоторых объективных фактов. В трактате «Санэдрин» (11а) сказано, что после смерти последних пророков Хагая, Захарии и Малахи больше не было святого видения («руах а-кодеш») но продолжали использовать «голос с Небес» («Бат Коль»). Факты использования «голоса с Небес» приведены также в других местах Талмуда (смотрите трактат «Йевамот» (122а), «Сота» (33а) и другие). Рав Эльханан Буним Вассерман пишет, что в случае сомнения, связанного с установлением закона, никогда не учитывают «голос с Небес», но для того, чтобы выяснить тот или иной факт из жизни, иногда пользуются «голосом с Небес».
В нескольких местах в Талмуде приведено, что «голос с Небес» сообщал о том, что закон установлен в соответствии с мнением Школы Илеля (смотрите: «Эрувин» 13б, «Йевамот» 14а). Известно, что закон и в самом деле почти во всех вопросах установлен в соответствии с точкой зрения Школы Илеля. Некоторые комментаторы Талмуда объясняют, что закон установлен в соответствии со Школой Илеля не потому, что так «приказал» «голос с Небес», а потому, что представители этой школы численно превосходили представителей второй школы, а закон устанавливается согласно большинству голосов («Тосафот а-Рош», «Нида» 7а; «При Хадаш», комментируя позицию Рамбама, выраженную им в книге «Яд а-Хазака», «Йесодей а-Тора 9.3; Маарша в комментариях к трактату «Бава Меция» (39б); «Ковец Шиурим», кунтрес «Диврей Софрим», гл. 5 п. 10). Согласно другому объяснению, в случае, когда «голос с Небес» не противоречит правилам установления законов на Земле, мы к нему прислушиваемся и учитываем то, что он вещал («Тосафот» в трактате «Йевамот» (14а), «Бава Меция» (39б) и во многих других местах).
(3) И хотя среди мудрецов и прежде возникали споры, как мы это иногда видим даже в Танахе, однако они не представляли собой полемику вокруг законов Торы, но поиск соответствующего желанию Творца выхода из спонтанно сложившихся жизненных ситуаций (см. комментарии «Тосафот» и «Бинаяу» к трактату «Хагига» 16а).
(4) Попытки сохранить еврейскую традицию с помощью её увековечивания в письменных документах некоторые мудрецы продолжали предпринимать и после раби Йонатана бен Узиэля. Так, чтобы избежать утраты Устного Учения в условиях изгнания, раби Йеуда а-Наси (Раби) начал кодификацию Мишны. И хотя существует запрет записывать Устную Тору, всё же Раби пошёл на этот шаг. Основанием для такого решения ему послужил завет самой Торы: «Время действовать ради Г-спода: они нарушили Тору Твою!» («Теилим» 119:126). До этого события в прежних поколениях отдельные ученики, не полагаясь полностью на свою память, тоже записывали слова мудрецов, но в частном порядке, для себя — так сказать, «для внутреннего пользования».
То, что сделал Раби, стало событием глобального значения, благодаря которому была спасена Устная Тора для последующих поколений. Следуя примеру Раби, и другие мудрецы начали записывать для всего еврейского народа то, что им казалось особо важным и дорогим — то, что, по их мнению, было бы совершенно недопустимо потерять. Сегодня это приобрело размах, достигший невиданных прежде масштабов: появилась великая масса книг, брошюр, статей, аудио и видеозаписей. (Свой посильный вклад в это святое дело вносит, в том числе, и данное издание).
(5) Следует оговориться, что «Перевод семидесяти» не вполне корректно называть первой попыткой перевода Торы на иной язык. В Мишне («Сота» 32а) сказано, что когда сыны Израиля вошли в Святую Землю, они установили жертвенник из двенадцати принесенных ими с реки Йарден камней и написали на нём Тору на семидесяти языках народов мира. Перевод, о котором идёт речь, в корне отличается от перевода на греческий язык: он был записан по прямому указу Всевышнего и пророчески передан Им Свыше.
