Автор: Рав Элияу Нахман ВУГЕНФИРЕР
Еще одним доказательством того, что даже слушать злословие запрещено Торой, по мнению Хафец Хаима («Беер Маим Хаим» 6.2) является тот факт, что из одного и того же стиха учится запрет судье выслушивать одну сторону в отсутствие другой и запрет принимать злословие, а Рамбам приводит эти запреты вместе, в одном законе. Поэтому точно так же, как судье запрещено даже просто выслушать одну из тяжущихся сторон, так и в том, что касается запрета злословия человеку запрещено даже просто выслушать «лашон а-ра». И точно так же, как в суде есть опасение, что если судья выслушает одну сторону, услышанное будет запечатлено в его сердце, и он, возможно, вынесет ложное решение — точно так же запрещено выслушивать злословие, из опасения, что слушатель может поверить в услышанное и примет эту информацию своим сердцем, и сам этот факт будет являться злом по сути своей, а не просто может привести ко злу (как в случае с судьей, где выслушивание показаний одной из сторон в отсутствие другой может привести к неправильному судебному решению). И в случае со слушателем «лашон а-ра» все еще более очевидно, чем в вопросе с судьей, поскольку в ситуации с судьей, который выслушал одну сторону, очевидно, что в дальнейшем придет другая сторона и будет опровергать сказанное, но, тем не менее, запрещено судье слушать слова одной стороны отдельно, — а значит, в том, что касается выслушивания злословия, тем более запрещено слушать, так как здесь опороченная сторона не придет и не опровергнет сказанное.
Таким образом, на основании книги «Сефер Харедим», где это написано прямо, и Рамбама, приведшего вместе оба толкования гемары (относительно судьи, который выслушивает одну сторону в отсутствие другой, и относительно принимающего злословие) в одном законе, Хафец Хаим считает, что существует два запрета: слушать злословие и верить ему, принимая его в сердце и считая, что это истина. Хафец Хаиму приходится доказывать, что существует запрет Торы (а не только запрет мудрецов) слушать злословие, а не только верить ему, потому что везде в гемаре упомянут запрет принимать злословие, т.е. верить услышанному «лашон а-ра».
Однако рав Ай Гаон («Шеилтот» 28), пишет, что запрещено принимать услышанное злословие, поступая на основании услышанного. Из этого, на первый взгляд, можно сделать вывод, что рав Ай Гаон, в отличие от «Сефер Харедим», считал, что нет даже запрета верить злословию в сердце, и не должен слушатель считать рассказчика лжецом (как написано в «Беер Маим Хаим» 6.1) — слушателю запрещено лишь действовать в соответствии с услышанным. А рабейну Йона («Шаарей Тшува» ч.3 213), в свою очередь, написал лишь, что запрещено верить услышанному, но нигде не говорил, что запрещено слушать «лашон а-ра». Хафец Хаим («Беер Маим Хаим» 6.2) объясняет слова рабейну Йоны следующим образом: возможно, рабейну Йона говорит о ситуациях, в которых можно было бы слушать (см. выше от имени Хафец Хаима, в каких именно случаях), и поэтому говорит он исключительно о запрете доверять сказанному, который сохраняется даже в том случае, когда слушать было разрешено. Но и рабейну Йона тоже согласен, что существует отдельный запрет слушать «лашон а-ра».
Такое объяснение видится мне несколько натянутым. Ведь если бы рабейну Йона считал, что слушать «лашон а-ра» запрещено Торой, он должен был бы написать об этом. И все же, очевидно, что слушать злословие, как минимум, запрещено мудрецами, которые говорят, что человек, если потребуется, «должен превратить палец в колышек, чтобы заткнуть ухо».
Возвращаясь к раву Ае Гаону, следует понять, действительно ли он, в отличие от «Сефер Харедим» и рабейну Йоны, придерживался мнения, что нет заповеди отрицать очевидное и считать рассказчика лгуном, и нет запрета доверять сказанному в сердце, а запрещено лишь поступать, основываясь на услышанном, но при этом в сердце своем человек может думать все, что угодно. И так написано в комментарии «Зера Хаим» (стр.368-369, а в других изданиях стр. 363) на книгу «Хафец Хаим» (правило 6, п.10), что по мнению «Шеилтот» даже верить в сердце, что услышанное злословие — истина, можно, если в принципе можно доверять рассказчику как одному свидетелю. Но это разрешение касается лишь той информации, которая имеет отношение к самому слушателю, и не дает ему права предпринять на основе услышанного что-либо по отношению к объекту рассказа, или передать услышанное третьим лицам. И, соответственно, в той ситуации, когда запрещено верить, можно, тем не менее, оставаться в сомнении, если услышанное достаточно логично и вероятно. Таким образом, по мнению автора книг «Нетив Хаим» и «Зера Хаим», запрещено верить в то, что выходит за пределы логичного и за пределы того, что можно принять на основании разумности рассказанного. Или же, наоборот, рав Ай Гаон тоже считал, что запрещено принимать сказанное на веру в такой степени, чтобы поступать на практике, руководствуясь услышанным. А если так, то последовавшие за«лашон а-ра» действия слушателя – лишь признак его полного доверия к рассказу, в то время как он обязан, как минимум, сомневаться в правдивости рассказа. Такого же мнения придерживается рав Авраам Йосеф Аерман (в конце книги «Алихот Олам», комментарий «Кодеш Исраэль» п.11), который даже сказанное Хафец Хаимом объясняет таким образом: необходимо оставить услышанное под сомнением и не принимать окончательного решения относительно полученной информации все то время, пока вещь не прояснилась окончательно, и нужно оправдывать объект рассказа, исходя из презумпции праведности. По мнению автора «Кодеш Исраэль», все то время, пока слушатель не решил в сердце окончательно, что порочащий рассказ – истина, он не нарушает запрет принимать злословие.
Таким образом, у нас появляется несколько вариантов ответа на важный вопрос: а что значит «не верить услышанному»? Хафец Хаим понимает это буквально: нужно не верить полностью, до такой степени, что рассказчика можно считать лгуном, из-за «хезкат кашрут» — презумпции праведности объекта рассказа. Однако из «Шеилтот» рава Аи Гаона можно сделать вывод, что «не верить» означает «не верить до конца» — т.е. не верить в такой степени, чтобы совершать те или иные поступки, исходя из услышанного. Следовательно, нужно либо сохранить в сердце сомнение в сказанном, либо, по другой версии, не принимать сказанное в степени, достаточной чтобы начать действовать на практике, основываясь на услышанном. При этом в сердце можно даже верить в то, что рассказ правдив, исходя из презумпции праведности рассказчика, что дает право слушателю верить в ту часть рассказа, которая касается его самого, но не дает ему права совершать активные действия, способные навредить объекту рассказа, в т.ч. передавать услышанное другим. И действительно, не понятно, как можно осуществить то, о чем написал Хафец Хаим: слушать ради позитивной цели можно, но верить в услышанное нельзя, и в итоге слушателю остается лишь пассивно опасаться, что услышанный им рассказ — правда. Можно ли на практике совместить подобное опасение и недоверие к рассказчику? И если возможно совместить опасение и недоверие, то как быть в ситуации, когда правдивость сказанного очевидна, и все услышанное совпадает с тем, что мы знаем и о чем давно догадывались — возможно ли в этой ситуации не поверить? Можно ли поступить на практике так, как пишут Хафец Хаим и «Сефер Харедим» – полностью вытолкнуть из сердца веру в услышанное и отнестись к рассказчику как к лгуну? Но ведь все совпадает! Или, допустим, человек действительно может попробовать остаться в сомнениях по поводу услышанного, но что делать, если у него нет никаких сомнений? Быть может, необходимо отнестись к объекту рассказа как к близкому родственнику, и тогда, выслушав что-то порочащее его, слушатель готов хвататься за соломинку, чтобы не поверить рассказу, даже если все совпадает, и такое отношение обеспечивает равновесие между очевидностью рассказа и его неприятием? Так написал автор «Нетив Хаим» и «Зера Хаим», считавший, что такой настрой и должен быть настоящей прелюдией к исполнению этих заповедей. Или же слушатель должен сопротивляться принятию услышанного, насколько это возможно, но если смысла упорствовать и продолжать спорить против очевидных вещей нет, то пусть он все же признает правоту рассказчика? Там же. Или принять в качестве руководства кажущийся вполне логичным подход рава Аи Гаона, который учил, что даже если рассказ был о вещах очевидных, и слушатель понимает, что услышанное им — правда, то все равно запрещено ему действовать, исходя из услышанного на практике, однако в сердце своем человек может думать все, что ему угодно. См. выше объяснения авторов «Нетив Хаим» и «Кодеш Исраэль».В респонсе «Тшувот ве-анагот» рав Моше Штернбух («Йорэ Деа» ч.1 п.555) приводит слова Хафец Хаима (правило 6 п.10) о том, что даже если слушатель имеет пользу от услышанного, и ему разрешено, из опасения, что сказанное — правда, выяснить в дальнейшем, действительно ли этот рассказ правдив — тем не менее, запрещено ему верить сказанному, и даже запрещено испытывать сомнения в своем сердце, а необходимо относиться к объекту рассказа с точки зрения презумпции кашерности, и быть уверенным, что объект рассказа не делал этого. Сказанное Хафец Хаимом вызывает у рава Штернбуха удивление: разве люди – ангелы? Если человек слышит информацию из источника, которому он считает возможным доверять, и у рассказчика нет ненависти к объекту рассказа — конечно, на основании услышанного нельзя предпринимать никаких действий, но ведь слушателю услышанное представляется правдой (в силу вышеизложенных факторов), так как же можно ему запретить верить тому, что он слышал? И тяжело даже представить, что у человека, быть может, не должно быть даже малейшего сомнения в том, что услышанное им — ложь, и все опасения, на которые он имеет право, сводятся лишь к тому, что у него есть право проверить, а вдруг услышанное все-таки правда. Ведь даже презумпция праведности говорит всего лишь о том, что мы, несмотря на сомнение, продолжаем в практическом плане вести себя так, будто сомнений нет. Но эта презумпция ничего не говорит о том, что даже в сердце не должно быть места для сомнения. Презумпция говорит о практическом поведении, а не о том, можно или нельзя испытывать сомнения относительно того, произошли те или иные события в реальности или не произошли. И так пишет автор книги «Пеат Садеха» (п.29) от имени Хазон Иша о сказанном Хафец Хаимом: кто может устоять в этом? Это ни что иное, как абстрактное понимание – т. н. «ломдус». Он имеет ввиду, что в человеческой практике это неосуществимо, а Тора не дана ангелам. Поэтому сказанное Хафец Хаимом необходимо объяснить иначе, признав, что Хафец Хаим имеет ввиду лишь то, что поскольку природа человека состоит в том, чтобы доверять сказанному или, как минимум, сомневаться и предполагать, что услышанное, возможно, соответствует истине, то человеку необходимо знать, что у объекта рассказа есть презумпция невиновности. И только в отношении самого себя слушатель может опасаться услышанного и предпринимать определенные действия, чтобы объект рассказа, если сказанное о нем все же соответствует истине, не навредил бы ему самому. При этом запрещено рассказывать другим или совершать что-либо по отношению к объекту рассказа, исходя из презумпций невиновности и праведности. В любом случае, необходимо оправдывать и судить в сторону заслуг того, о ком рассказывается, и нет предела возможности оправдывать. Кроме того, можно придерживаться предположения, что рассказчик не видел точно, что происходило, или не знает всех деталей, и потому не рассказал о них, или не знает всех причин произошедшего, и т.п.Но суть запрета принимать злословие в том, чтобы после того, как человек услышит рассказ, не изменилось бы вообще его отношение к объекту рассказа, как будто не слышал о нем ничего, и не испытывал по отношению к нему никакого опасения. Но что касается самого себя – не может слушатель быть ангелом в том, что ему ясно. Так или иначе, мы видим, что гемара и «ришоним» считали порочащую информацию запрещенной к принятию на веру или к практическому использованию, а также объектом заповеди.
Злословие ради пользы, ради душевного равновесия, и между мужем и женой. Рав Авраам Бурштейн (журнал «А-Мааян», Нисан 5774) приводит итоги обсуждений этой темы.
Пользуясь случаем, хотелось бы написать о некоторых важных вещах, касающихся практической жизни. Хафец Хаим обсуждает, при каких условиях разрешено рассказывать другим о преступлении, совершенном одним человеком по отношению к другому. Одно из условий, которое называет Хафец Хаим, состоит в том, чтобы рассказчик сообщал об этом ради пользы (правило 10 п.14). В примечании он добавляет, что разрешение сообщать «лашон а-ра» ради пользы касается, быть может, и той ситуации, когда цель рассказа в том, чтобы, рассказав о случившемся, перестать беспокоиться, однако и в этом случае необходимо соблюсти все те условия, при которых разрешено рассказывать «лашон а-ра» ради пользы. На практике так установили алаху рав Нисим Карелиц «Хут Ашани», «Шмират а-Лашон» п.3, п.2. и рав Ицхак Зильберштейн.Условия, наступление которых, согласно Хафец Хаиму, позволяет рассказывать злословие ради пользы, следующие:
- Чтобы человек лично видел то, о чем он рассказывает.
- Чтобы хорошенько проверил, что тот, о котором он рассказывает, на самом деле не в порядке.
- Чтобы попробовал увещевать его, прежде, чем рассказать другим.
- Чтобы не преувеличил преступление, совершенное объектом рассказа, сделав его большим нежели то, которое случилось на самом деле.
- Чтобы рассказ был ради пользы.
- Чтобы проверил, что нет другой возможности достичь искомой пользы, кроме как рассказав «лашон а-ра».
- Чтобы не навредил объекту рассказа больше, чем тот, пострадал бы в суде.
Однако рав Двилецкий в книге «Зе а-Шулхан» ссылается письмо рава Хоминера, который пишет: «Я намеренно не привел разрешение Хафец Хаима рассказывать злословие ради того, чтобы успокоиться и перестать беспокоиться. Во-первых, потому, что сам Хафец Хаим сомневался в этом. Во-вторых, из-за этого разрешения может выйти много преступлений, так как всегда человек сможет сказать, что если не расскажет, то будет страдать. В-третьих, должен упокоить себя другим, разрешенным способом, и перестать беспокоиться, и взять себя в руки. И это похоже на сказанное в гемаре («Брахот» 11), что даже если корабль человека тонет в море, он обязан в заповеди чтения Шма. Это значит, что переживания не освобождают человека от заповедей, и тем более, не дают ему права нарушать запреты».
Рав Авраам Бурштейн пишет, что, возможно, есть разница между сказанным в гемаре и нашей ситуацией: запрет злословия, быть может, отличается тем, что согласно объяснению ряда «ахароним» («Кодеш Исраэль» в конце книги «Алихот Олам»; рав Аерман п.16.5 и далее), когда злословие рассказывается ради пользы – это не считается злословием вообще. Т.е. Злословие, рассказанное ради пользы, перестает быть злом, ведь оно несет в себе хорошее. И если расширить это разрешение, так, как это сделал Хафец Хаим, распространив его на ситуацию, когда «лашон а-ра» пересказывают с целью перестать беспокоиться, потому что восстановление душевного равновесия — это тоже польза, то данная ситуация не подпадает под запрет злословия.
Рассказать «лашон а-ра» собственной жене, согласно Хафец Хаиму, категорически нельзя. Он запрещает это прямым текстом (правило 8 п.10) и пишет: «Знай, что нет разницы в запрете рассказа между посторонними людьми, родственниками или женой. Исключение составляет лишь то, что необходимо сообщить из-за пользы в дальнейшем. Многие ошибаются в этом, рассказывая женам все, что произошло у них с тем-то и тем-то на улице, или в Доме Учения. Однако, кроме того, что это запрещено из-за злословия, это способствует еще и увеличению раздоров, так как наверняка жена тоже начнет ссоры из-за него, или начнет склонять мужа к тому, чтобы тот пошел и продолжил бы ссору. Что, в конце концов, приведет к тому, что она сама начнёт презирать мужа из-за этого». А в законах («Рехилут» 7.5) пишет Хафец Хаим так: «Нужно остерегаться того, чтобы принимать сплетни от кого бы то ни было, и даже от жены. И если хорошо подумать, то окажется, что тем, что он принимает сплетню от жены в том, что она рассказывает ему, что так-то и так-то о нем сказал такой-то, он, кроме самого греха принимать сплетню, тем самым приводит себя ко многим несчастьям. Потому что когда она видит, что ее муж доволен ее рассказом, она продолжит постоянно рассказывать ему подобное, что приведет его к гневу, ссорам, и к душевным страданиям. Поэтому правильно тому, кто беспокоится о своей душе, сделать замечание жене, когда она ему рассказывает подобное». Автор «Нетивот Хаим» пишет, что здесь Хафец Хаим не противоречит собственному постановлению, разрешающему рассказывать «лашон а-ра» ради того, чтобы перестать беспокоиться, поскольку в обсуждаемой здесь ситуации намерение рассказчика не в том, чтобы сообщить о своих переживаниях и тем самым «выпустить пар», а в том, чтобы защитить свой почет. И кроме того, в этой ситуации рассказчик не придает значения тому, кто на самом деле прав, и поэтому такой рассказ попадает под запрет «злословия».
Однако от имени рава Шломо Залмана Ойербаха принято приводить иную точку зрения, не соответствующую мнению Хафец Хаима. От имени рава Шломо Залмана говорят, что между мужем и женой в отношении запрета злословия разрешено намного больше, чем в отношениях между посторонними людьми. И так пишет его ученик рав Мордехай Гросс («Ом, ани хома» ч.2, «Хидотам миштаашот» п.87, стр. 300-301): «По мнению рава Ойербаха, нет запрета в том, что рассказывается злословие между мужем и женой. И наоборот, хорошо, если они рассказывают друг другу вещи, которые мучают их, поскольку это входит в их брачные обязанности по отношению к друг другу — снять беспокойство друг с друга. Это более понятная ситуация, чем сомнение Хафец Хаима, можно ли рассказать «лашон а-ра» постороннему человеку ради того, чтобы перестать беспокоиться. Здесь разрешение построено не на пользе, а на том, что у каждого супруга есть обязанность по отношению к другому сделать так, чтобы тот перестал беспокоиться. И это разрешено без семи условий, выдвинутых Хафец Хаимом для того, чтобы было разрешено рассказывать «лашон а-ра» ради прекращения беспокойства. А написанное Хафец Хаимом, что человеку нельзя рассказывать жене, что так-то и так-то случилось у него с таким-то – это в случае, когда рассказывающий хочет защитить свой почет. Таким образом, получается, что по мнению рава Ойербаха существует особое разрешение рассказывать «лашон а-ра» между мужем и женой, большее, чем по отношению к постороннему человеку. Зять рава Ойербаха, рав Йерухам Бородянский объясняет это разрешение тем, что связь между мужем и женой должна быть настолько сильной, чтобыпереживания одного чувствовались другим супругом как собственные, поскольку муж и жена совместно преодолевают жизненные невзгоды и трудности. И так приводится от имени рава Бородянского: В книге «Рабан шель Исраэль», стр. 186. «Рав Шломо Залман Ойербах сказал мне, и дал разрешение рассказывать от его имени, и я так наставляю женихов в ешиве, что между мужем и женой нет запрета рассказывать злословие. То есть, когда жена приходит домой и хочет разделить с мужем проблему, которая ей мешает, муж обязан выслушать ее и не может сказать ей, что это злословие. Иначе он не сможет разделить с ней тяготы жизни. Он обязан облегчить ее переживания и помочь ей в их решении. Само собой разумеется, что речь здесь не идет о злословии ради злословия — речь не идет о том, что человек получает удовольствие от того, что наговорил гадости о другом и испытал облегчение — речь идет о том, что человек испытывает облегчение, поделившись переживаниями и не держа их в себе. Хафец Хаим сомневался, можно ли рассказывать злословие ради облегчения переживаний постороннему человеку, но муж и жена обязаны друг другу – и, конечно же, он обязан выслушивать то, что ее мучает. И о том, что мучает его, когда он возвращается домой без настроения, а она спрашивает его:«Что случилось?» — разве может ей ответить: «Это злословие, и я не могу рассказать об этом?» Не так живут муж с женой!» То есть рав Бородянский считает, что злословие между мужем и женой разрешено из-за заботы друг о друге. Рав Йосеф Цви Римон (сборник «Мешарим» 6, «Йешиват Йерухам» стр.35-36) объясняет это, немного по-другому. Он считает, что разрешение основано на том, что между мужем и женой существуют партнерские отношения, и то, что влияет на одного, отражается и на другом. Природа отношений такова, что муж и жена — одно целое, и в отличие от рассказа постороннему человеку, для того, чтобы просто стало легче, отношения между мужем и женой намного глубже. И когда один рассказывает другому свои переживания – они становятся совместными. Рассказ одного другому – это совместное переживание, супруг – это не просто тот, кто выслушивает, а партнер в жизни, где супруги разделяют вместе тяготы. Т.е. рав Римон считает, что разрешение основано на том, что супруги — единое целое.
Однако ученик рава Ойербаха рав Авигдор Невницель и сын рава Ойербаха рав Азариэль Ойербах сказали, что никогда не слышали ничего подобного от рава Шломо Залмана. Более того, рав Ницан Реувен («Кне леха хавер», Нисан 5762, (год 2), п.60; «Кне леха хавер» стр. 146) опровергает сказанное равом Гроссом и пишет,что невозможно разрешать запреты на основании того, что их трудно исполнять, и обязанность мужа помочь жене в том, что с ней происходит не разрешает ему нарушать никакие запреты. И более того, рав Ницан Реувен пишет, что разговаривал с равом Бородянским (на основании слов которого, по всей видимости, рав Мордехай Гросс написал в «Ом, ани хома» что существует особое разрешение рава Ойербаха рассказывать злословие между мужем и женой), и что рав Бородянский, от имени которого пошел об этом слух, отрицает данную идею. Он сказал мне прямо, что никогда рав Ойербах не давал разрешения на злословие между мужем и женой, если оно не ограничено 7 условиями, которые поставил Хафец Хаим в качестве причины, позволяющей рассказывать злословие чтобы перестать беспокоиться. Рав Ойербах всего лишь сказал, что зачастую бывает так, что между мужем и женой наблюдаются все 7 условий, чтобы использовать это разрешение, и особенно пятое условие – польза. И хотя Хафец Хаим написал лишь, что, быть может, что ради того, чтобы перестать беспокоиться, разрешено рассказывать «лашон а-ра», так же, как ради пользы в будущем, в отношении разговоров мужа и жены данное разрешение более очевидно, чем в отношении разговоров с посторонним человеком. И только в этом заключается все «особое» разрешение рава Ойербаха. Но без условий, разрешающих рассказ, даже раву Ойербаху не пришло в голову санкционировать злословие между мужем и женой. Ведь сказано в гемаре, что даже за легкую беседу между мужем и женой, которая была лишней, с них будет спрошено в День Суда! Все вышесказанное не касается установления правильного мировоззрения в еврейском доме, так как это основы, на которых дом вообще стоит.
Не берусь судить, что же на самом деле сказал рав Шломо Залман Ойербах, но, как бы то ни было, можно сделать вывод относительно того, что разрешение запрета, основанное на слухах, даже растиражированных в печатных изданиях, или других средствах массовой информации, и даже опубликованных от имени авторитетов, якобы слышавших их лично из источника, и даже имеющих вид очень подходящих для того, чтобы разрешить запрет, в силу очевидной полезности и логичности облегчения, — не гарантирует, что в их содержании нет самого настоящего вреда. Правда, в наше время мы должны были бы привыкнуть, что злословие и злопыхательские разговоры распространяются в одно мгновение, пороча отдельных людей или целые группы, и даже народы.
Но, быть может, пора нам уже остановиться, начать вести себя достойно, и перестать порочить, клеветать и обманывать, причиняя этим ущерб и страдания, уничтожать людей и разрушать этот мир, лишая самих себя доли в Мире Грядущем?
